мечи и доспехи.
― А зачем твоей бабушке были нужны старые мечи и доспехи?
― Я думаю, она готовилась воевать.
― Против кого?
― Против современного мира.
***
Стол опустел, служанка убирала опустевшие тарелки.
― А твой новый одноклассник так и будет у нас жить?― поинтересовался отец.
Кимитакэ чуть подумал и вдруг понял, что так оно, пожалуй, и будет. Даже отец не смог помешать Юкио. А мать тем более не будет ― она же видит, что братья не против.
― Он переедет в общежитие,― пообещал Кимитакэ,― Просто он любит смотреть, как живут другие люди. Он говорит, что эти наблюдения могут ему пригодиться в государственной карьере.
― Похоже, я уеду в Осаку раньше, чем он переедет в общежитие,― произнёс отец.
Было заметно, что он просто раздражён и не хочет обратно на службу. Глядя на его попытки изображать из себя правильного чиновника, которым гордился бы сам Конфуций, невольно вспомнишь, как древний китайский мудрец Сюй Угуй доказал простейшим экспериментом, что в целом царстве найдётся только один подлинный конфуцианец, ― и даже такого количества очень много.
Однако этот единственный конфуцианец определённо не был старым Адзусой. А значит, спорить с ним было всё равно бесполезно. Потому что Юкио тут не причём, да и Кимитакэ тут не причём. Причина беды ― сама жизнь, а её уже не переделать.
Но что-то ответить было надо. И Кимитакэ ляпнул:
― Юкио ― человек, с которым трудно спорить.
― А ты с ним не спорь, а просто прикажи.
― Давай я расскажу похожий случай, чтобы было яснее. Юный, но перспективный поэт Артюр Рембо жил в Шарлевиле, мелком и бесполезном городке на границе с Бельгией, где до сих пор единственная достопримечательность ― его музей. А чтобы прославиться как поэт, надо быть в Париже, потому что там всё ― и поэты, и издатели, и читатели, и впечатления. И тогда он поехал в Париж и отыскал там квартиру другого великого французского поэта, Верлена. Вошёл, сел за обеденный стол, выпил, поел то немногое, что было и сказал, что восхищён до глубины души поэзией Верлена и хотел бы обсудить литературные новости. И если сегодня не успеем, он согласен заночевать. И заночевал, но они и на второй день не закончили, и на третий. А Верлен ничего не мог сделать ― ведь Рембо, как наш Юкио, был из тех, с кем трудно спорить… Так и жил Рембо у Верленя одну неделю за другой, вникая в новости литературного Парижа.
― И что, до сих пор так живёт?
― Нет, это ещё в Прекрасную Эпоху дело было. Кончилось тем, что жене Верлена это надоело и она обоих выгнала. И ещё сожгла рукопись Рембо под названием “Духовная охота”.
― Всегда знал,― ответил отец,― что литература расцветает только в упадочных государствах.
И вышел прочь.
Но потом внезапно вернулся. В руках у него была коробка, обитая снаружи бархатом, когда-то алым, но теперь потемневшим от времени.
― Всё равно выходной день, делать тебе нечего,― произнёс отец,― Отвезёшь это. Заодно посмотришь по сторонам, поищешь художественное своё вдохновение.
― Я не против. А куда везти надо?
― Я думаю, тебя это всё же обрадует. Передашь это лично в руки господину Ятаро Накамото.
― Буду очень рад,― заверил отца Кимитакэ и тот, кажется, даже немного обрадовался.
Когда он вернулся в гостиную, ребята уже ушли. Он обнаружил их на пороге. Ёко взгромоздила на голову огромную широкополую шляпу, которая почти заслоняло лицо, а Юкио успех обмахнуть тряпочкой ботинки и даже, кажется, начистил до блеска пуговицы на школьной форме. А ещё улыбался так мило и опирался на неизменный зонтик так изящно, что эту парочку можно было фотографировать для конфетной коробки.
Новость о том, что выходной день пропадает, Юкио воспринял спокойно.
― Поезжай, не беспокойся, развейся. Не каждый же день воевать.
Семья банкира Ятаро Накамото жила ещё южнее, в недрах района Дайканъяма. Этот район считался Гинзой для бедных ― район тесных лавчонок и длинных, обмазанных белой известью рисовых складов. Но банкир Накамото был удачлив и ухитрился построить в этом тесном районе целый фамильный особняк.
А ещё у него была дочь по имени Соноко, названная в честь той самой пианистки. И с ней можно было обсудить всё, что случилось. Они виделись последний раз пару недель назад ― но в последние дни произошло столько событий, что казалось, прошло не меньше года.
По дороге взглянул на план трамвайных путей и удивился, как далеко ехать из его Яцуи (ещё при Мэйдзи город здесь и заканчивался) до Дайканъямы. И, что примечательно, Дайканъяма ― совсем не окраина, за ними были другие, совсем неведомые районы, вроде тех, где они побывали недавно.
Надо же, как разрастается наша столицап…
Уже на остановке он вспомнил про своё решение и купил газету. С коробочкой в руках это оказалось куда неудобней.
Трамвай ехал через знакомый район, мимо добротных деревянных особняков в классическом стиле. Выглядели они старинно и даже вызывали воспоминания о классической древности, хотя их крыши и стены давно опутаны вполне современными проводами, а если зайти в общую комнату, то увидишь, что в нише-токономо вместо классических икебаны и свитка с каллиграфией (которой до сих пор занимаются некоторые неприкаянные школьники) стоит радиоприёмник.
Кимитакэ развернул газету, и в лицо
