— Вот что Ян! Как только я подойду к причалу, а это случится весьма скоро, сажай во все шлюпки эту банду висельников, по ошибке называемой мушкетерами шведского короля, и пусть гребут что есть мочи. Сами к пушкам и поддержите нас огнем, если возникнет такая необходимость. Ну, с богом!
Почему я взял с собой "бывших каторжников"? Сам не знаю, просто после той памятной ночи в окрестностях Кальмара мне казалось, что для диверсий связанных с массовой резней лучше людей не найти.
Моя уловка почти сработала. Отряд солдат выстроенных на причале отправили назад в казармы, как и пушкарей затушивших свои фитили. На нас тоже никто не обратил внимания, лишь, когда с моих кораблей к берегу направились шлюпки один из датчан забеспокоившись, подошел ко мне что-то спросить, обнаружил что кроме плаща и шляпы ничего в моем облике не напоминает о датском таможеннике.
— Пора! — Скомандовал я своим архаровцам и, выхватив шпагу, воткнул ее в датчанина. — Не пускайте их к пушкам! Умрите, а не пускайте!
Повторять не пришлось, всякий понимал, что успех всего дела и наши жизни целиком зависят от этого. Мнимые гребцы, ловко орудуя ножами и абордажными саблями, спрятанными до поры под банками, в мгновение ока перебили всех датчан в районе причала. Это дало нам еще пару минут, пока кто-то из бдительных часовых привлеченный непонятными движениями не пальнул в воздух, подняв тревогу. Очевидно, стражники и пушкари не далеко ушли или располагались рядом, поскольку довольно быстро вернулись. Но что происходит, они не знали, фитили их мушкетов не горели и дружный залп из пистолетов, которым мы их встретили, оказался полной неожиданностью. Оправившись от первого замешательства они кинулись в бой. Но к нам уже подошло подкрепление с кораблей, и бой закипел. С кораблей поддерживая нас гремели фальконеты и, обернувшись я увидел что на флагштоках датский белый крест на красном поле сменился шведским золотым на синем.
— Вперед curvachi, вы что, собрались жить вечно! — Крикнул я и кинулся в гущу схватки.
Когда я только попал в тушку принца, и мне пришлось драться в лесу со стражниками Кляйнештадта, мне показалось что ничего страшнее этого боя в моей жизни не будет. Потом я так же подумал о той страшной ночи под Кальмаром, когда я вместе со своими "каторжанами" резал глотки спящим датским солдатам, а потом уходил лесными тропами от их разъярённых товарищей. Но все эти воспоминания померкли в Кристианополе…
Перебив стражников на пирсе, мы ворвались в крепостной двор. Ошалевшие датчане лезли со всех сторон, но наше счастье не нашлось никого, чтобы их организовать. Сначала я стрелял, но вскоре на зарядку просто не стало времени, и я схватился за свою кавалерийскую шпагу. Для изящного фехтования не было места, и я просто лупил лезвием и гардой направо и налево, нанося ужасные раны, кровь из которых хлестала во все стороны. Рядом со мной бок о бок бились отобранными у датчан алебардами Аникита и Анисим. Вскоре весь двор был завален трупами, но мы с нашими противниками осатанело продолжали кромсать друг друга, скользя и спотыкаясь в лужах крови. К счастью шведские офицеры не поддались всеобщему безумию, и пока мы сражались, они с солдатами заняли ключевые башни, ворота и батареи. В какой-то момент я понял, что моя шпага сломалась, да и сил ей размахивать больше нет. Но это и ненужно, поскольку враги кончились. Нет, мы не перебили их всех, на это нас бы вряд ли хватило, но вражеские солдаты, поняв, что проиграли стали сдаваться.
* * *
Я сижу посреди крепостного дворика и блаженно щурюсь на выглянувшее солнце. Рядом со мной хлопочут Лёлик и Болек и что-то рассказывают. Я их не слышу и только устало киваю. Потом проведя языком по пересохшему нёбу понимаю, что ужасно хочу пить. Показываю знаками своим верным драбантам, и Кароль понятливо протягивает мне какую-то баклагу. Жадно выхлебав половину содержимого, оглядываюсь и сую ее в руки Аниките, тот, ни на секунду не забывая о вежестве, изображает поклон, степенно пьет и делится остатками с Анисимом. Что мне вместо поклона изобразил он, я уже не вижу, ибо немного отключаюсь от реальности. Пред глазами встает последняя ночь перед нашим отправлением, когда меня вновь позвали к королю Карлу.
Его величество лежал на своей кровати, и в полумраке его лицо казалось особенно бледным. Никого рядом кроме королевы Кристины не было, что довольно странно.
— Подойди ближе герцог Иоганн, мне трудно говорить.
— Да ваше величество. — Отвечаю я, приблизившись вплотную.
— Я умираю…. Что же ты не разубеждаешь меня ка мои придворные?
— Я вижу, что вы говорите правду. Кто я такой чтобы спорить с человеком, который скоро предстанет перед господом.
— Ты странный парень Ганс… честный… храбрый… и очень не простой. Я рад, что не ошибся в тебе.
— Не ошиблись в чем, ваше величество?
— Подожди задавать вопросы, у меня мало времени. Король не всегда может быть хорошим христианином такое уж это ремесло. Еще реже он может быть хорошим родителем для всех своих детей. Да, да… только один унаследует корону, а чем меньше получат остальные, тем лучше для блага государства. Ибо благо государства превыше всего! У меня есть дочь… старшая дочь… ты видел ее…
— Вы говорите о принцессе Катарине?
— Да о ней. Я хочу, чтобы она вышла за тебя замуж.
— Простите ваше величество, но это так неожиданно. Я заштатный герцог, а ваша дочь принцесса крови.
— Ты потомок древнего рода и дельный человек. Кроме того у моей девочки не ладятся дела с помолвкой. Я ведь отнял трон у Сигизмунда, а у него куда больше прав на престол, не говоря уж о том, что мы Ваза не так уж давно стали королями. Так что Катарину мало кто полагает достойной партией в королевских семьях, хотя она богатая невеста. Да, да согласно "закона о приданном" она богатейшая наследница в Швеции. Ты беден, я знаю, но ты доказал что знаешь счет деньгам и не просадишь приданное моей дочери. Будучи моим зятем, ты вполне можешь стать единственным герцогом в Мекленбурге и никто не скажет, что ты недостоин быть зятем короля.
— Ваше величество, чтобы стать единственным герцогом в Мекленбурге мне надо изгнать племянников ее величества. — Ответил я умирающему королю и посмотрел на королеву. — Вряд ли подобный произвол понравится моей потенциальной теще. Не говоря уж о том, как это воспримут в Империи. Вы, ваше величество, отнеслись ко мне по отечески, когда я был жалким изгнанником. Именно благодаря вам я стал герцогом, и я готов принять любую вашу волю как если бы это была воля моего отца. Но…
— Что но, Ганс? Обычно ты не столь нерешителен. Что тебя беспокоит?
