— Я пыталась. Осторожно, один-единственный раз.
Я закатила глаза.
— И, конечно же, речь не шла о том, что белый кот — его сорокош.
— Естественно.
— Тогда дохлый номер, — мрачно процедила я сквозь зубы.
Иранна повела бровями и склонила голову. Спрятала глаза под ресницами и хлопнула в ладоши:
— Заканчиваем! — голос прозвучал бодро, детишки загудели разочарованно: им нравилась возня с предметами, но ослушаться муйбу никто не посмел.
— У тебя есть шанс, — сказала она тихо, твёрдо, только для меня, но ничего объяснять не стала, хотя мне хотелось услышать намного больше, чем это оптимистическое утверждение.
Весь день мы паковали товары на ярмарку. Особый переполох вызвала радужная шкура. Меданам жаль было с ней расставаться. Они мяли её и нюхали, ахали и гладили, разве что на зуб не пробовали. Сокровище в единственном экземпляре. Сколько косых взглядов заработала Мила — не сосчитать, но девчонка либо не понимала, чего от неё втайне ждут, либо старательно делала вид, что не понимает. Всем хотелось ещё. Той самой радужной краски. Всем, кроме Милы.
Аккуратно укладывали шубные шкуры — гладкие, пушистые, богатые. Скручивали в рулоны тонкую расписную кожу. Я помогала распихивать по коробочкам украшения и ужасно гордилась нашими трудами: я была уверена, что ярмарку ждёт шок, а нас — фурор.
Геллан опять где-то пропадал, но думать о нём было некогда. Столкнулись мы вечером, когда подошло время ехать домой. Вечер выдался холодный, с морозцем. Я зарылась носом в меховой плащик, Мила спряталась в капюшоне и бодро трусила Софке впереди. За ней следом мчались пёсоглавы: этим холод нипочём, хотя шерсти на них — тьфу. Я ехала следом и ворочала в голове всякие мысли. Геллан следовал последним, молчал, и только топот Савра говорил, что они существуют.
За ужином я опять нагребла тарелку еды. На Геллана не смотрела, но чувствовала, как он следит за каждым моим движением. Выпятив подбородок, я готовилась к перебранке, но Геллан рта не открыл. И хорошо, очень хорошо!
Кот вылез из-под кровати, как только я закрыла за собой дверь.
— Проголодался, мой красавец! Смотри, что я тебе принесла! — заворковала я, ставя тарелку перед носом кота. Он тут же набросился на еду, урчал громко, успевая и жевать, и кидать благодарные взгляды, и отвечать на ласку: я чесала пальцами между его ушей и млела.
У меня никогда не было кота. Собаки, попугая, хомяка или рыбок тоже. Папа мой живность не особо жаловал, да и мы с мамой тоски по животному миру в квартире не испытывали. Можно сказать, особым состраданием к братьям меньшим я не отличалась. Есть они, нету — без разницы. Так было там, в моём мире. А здесь всё с ног на голову, всё наоборот.
Дверь приоткрылась. В такую щель любила протискиваться Мила.
— Заходи скорее. Посмотри, как он трескает, — умилённо сюсюкала я, наглаживая кота по мягкой струистой шерсти.
Кот замер, и только поэтому я поняла, что в дверь протиснулась не Мила. Машинально я ещё гладила рукой костистую спину и смотрела на Геллана с нарастающей внутри паникой.
— Не отдам! — взвизгнула неожиданно даже для самой себя и, схватив кота в охапку, прижала к груди
Кот икнул. Он висел, как тряпка, не сопротивляясь, не шевелясь. И от этой обречённой безвольности, я завелась ещё больше: сопела, прижимала кота к себе, то ли пытаясь уберечь, то ли задушить.
Геллан присел на корточки и посмотрел мне в глаза.
— Дара, зачем он тебе нужен? В Долине сотни сорокош бегают за тобой по пятам.
— Они мне на фиг не нужны, — огрызнулась я, примяв кота покрепче. Кот коротко мяукнул. — И этот мне не нужен.
— Тогда зачем ты за него цепляешься? — он говорил мягко, как доктор с душевнобольной.
— Потому что здесь ему место! — рявкнула я, дёрнулась и, не удержав равновесия, упала на задницу, но кота из рук не выпустила.
— Кошам нет места в замке, — запрограммированно, с той же интонацией произнёс Геллан.
Я увидела, как поднялись его руки и попятилась. Видать, ползание на пятой точке станет моим любимым видом спорта. К сожалению, ползти было некуда: спиной я упёрлась в тумбочку.
— Смени пластинку, болван! И если ты не понимаешь, я тебе поясню, потому как, вероятно, кроме меня тебе никто этого не скажет: это твой сорокош!
Вы бы видели эту маску вместо лица! Ледяная скульптура, дыхание Арктики, минус сорок по Цельсию!
— Дара, — разлепил губы Ледяной Дракон, — ты не понимаешь, о чём говоришь. Не обязательно придумывать небылицы, чтобы добиться своего. Они тебе не помогут.
— А я не выдумываю. Это ты ослеп!
Я махнула котом, как щитом. Белая тушка мотыльнулась из стороны в сторону. На мгновение я даже испугалась, не придушила ли я кота, но проверять, так ли это, не стала.
— У мужчин не бывает сорокош. — лёд в голосе Геллана вырос до размеров айсберга.
— Ага. Слышала.
— Тогда зачем упрямишься?
— Это ты упрямишься. Если это враньё, посмотри коту в глаза. И я отстану. Завтра собственноручно упакую его и отопру в долину.
— Перестань. Ты ведёшь себя, как маленькая.
— Ну, тогда почему бы тебе, большому и взрослому, не переубедить меня, глупую? Ведь это так просто. Всего лишь посмотреть коту в глаза. Слабо, да, Геллан?
Он глянул на меня так, что, казалось, выдохнет — и заморозит на хрен. Он мог проделать такое, я знала, но не остановилась. Пришёл тот момент, когда папочкины гены забурлили, как кипяток. Русские не сдаются!
— Ну всё, пора кончать с этим! — я его достала.
Резким движением он вцепился в кота. Я завизжала. Кот ожил, зашипел и запустил клыки в Гелланову ладонь.
— Шаракан! — Геллан выругался, одёрнул руку и зло посмотрел на кота.
Щелчок. Был или не был, но так я это почувствовала. Они смотрели друг на друга, пялились, оскалив зубы и клыки. Я ослабила хватку, разжала руки. Кот, прижав уши, сидел на хвосте. Внутри кошачьего тела зародился полурык-полувой. Геллан сидел в неудобной позе, но не мог пошевелиться. Не знаю, сколько длилась игра в гляделки, и не понятно, кто победил, но кот заурчал довольно и жадно лизнул кровь из прокушенной ладони.
— Сильвэй… — выдохнул Геллан.
Он задрожал, неуклюже сел, прислонившись плечом к кровати. Кот подполз к нему на брюхе, ткнулся мордой в колено, затем вскарабкался на руки и распластался ковром на груди. Геллан прижал кота к себе. Кот передними лапами обхватил его за шею и лизнул щёку. Я заплакала.
Кот обернулся и посмотрел на меня. Я знала, что должна сделать. Подползла на коленях и впилась ногтями в основание кошачьего уха. Туда, где розовела нежная плоть. Кот не дрогнул. Я разжала пальцы и завороженно смотрела на кровавый полумесяц-вмятину.
