Оправдалось и другое предчувствие Росского – фон Пламмет и впрямь оставил на восточном берегу несколько сотен конных. Русские колонны несколько раз обстреливались из засад, причём стрелявшие выбирали прежде всего офицеров и артиллеристов. С «чёрными волками» сшиблись уланы полковника Страха, после нескольких коротких, но кровавых сабельных рубок отбросив баварцев далеко от дороги.
С рассветом казаки Менихова принесли весть, что ливонский берег Млавы пуст и покинут.
– Своими глазами видели, вашбродь, – утираясь, говорил мокрый, словно выдра, урядник. – До берега добежали, на ту сторону сплавали, в самом фольварке побывали; пустота! И жители все убегли…
– Смотри, казаче, чтобы карманы у тебя и твоих не шибко оттопырились после такого «бывания», – строго сдвинул брови Росский.
– Как можно, вашбродь! – ухмыльнулся урядник. – Мы приказы знаем. За всё взятое платить надобно, да только кому ж там платить, коль все убегли?..
– А и молодцы, если знаете. Докуда ж дошли? Как далеко за фольварк?
– Три версты, не меньше. Никого нет.
– И вдоль дороги прошлись? По зарослям?
– Вестимо, вашбродь. Я, господин полковник, на линии тоже повоевал, помню, как горцы засады устраивали. Никого там нет.
– Слыхали, господа? – обернулся Росский к своему импровизированному штабу – Миша Вяземский, командиры полков да Сажнев. – Что скажете, Менихов? Можно вашим казакам верить?
– Верить можно, – отрывисто кивнул донец. – Одного боюсь – что фон Пламмет засады от дороги заранее отвёл, а потом обратно придвинет. Знает же, что мы слепо вперёд не полезем.
– Верно. Я тоже боюсь, только другого… Значит, берег никак не укреплён?
– Никак нет, ваше высокоблагородие, – бойко отрапортовал урядник. – Так, по малости – тут завал, там завал, но это они, похоже, давно уже сложили. Не в последние ночи.
– Так я и думал, – пробормотал гвардионец. – Что ж, делать нечего. Идём к Пламмету на зубок его на прусский, поглядим, авось сломается.
– Авось? – поднял бровь Княжевич.
– Сломается, – рыкнул Сажнев. – Как и под Заячьими Ушами.
Мост через разлившуюся Млаву, как и предполагал Григорий, был взорван вдругорядь – с истинно немецкой основательностью. Заряды заложили в сами опоры, и теперь над бурлящей водой виднелись только обугленные, почерневшие огрызки, словно пеньки сгнивших клыков.
Стрелки Сажнева лишь зло ворчали да осеняли себя крестным знамением, вновь оказавшись в знакомых местах. То тут, то там попадались трупы – своих. Немцы вынесли тела погибших соотечественников, оставив русских на поживу лесному зверью.
Помогали донцы – мёртвых сносили всех вместе, отец Герасим с признавшими его главенство «шемширским» да «желынским» батюшками бродили с синодиками, тщательно переписывая с год тому как введённых «смертных» медальонов имена преставившихся.
Не таясь, рубили деревья, ладили переправу, артиллеристы ругались с володимерцами, мол, по вашим жердям, кроме вас, разве что кошка перейдёт, да и то, пожалуй, свалится – а как нам пушки тянуть?!
Сажнев, не веря пустоте и молчанию раз обманувшего берега, расставил своих штуцерных, казаки целой сотней переправились на ту сторону, ещё раз обшарили фольварк, отыскали брошенный прусский бивуак – верно, тот самый, что видел и сам Сажнев в достопамятном поиске, – и нигде ничего.
Воинство фон Пламмета, видать, спешило сильно. Не попыталось зацепиться за млавский берег, ушло глубже в ливонские владения.
– Поистине, как сквозь землю провалились – иначе ему и деваться-то некуда! – бурчал Вяземский. – Про таких даже не скажешь «на небо взлетели», нечего таким на небеси делать, на пушечный выстрел небось не подпустят!
– Будет тебе, Миша, шутки шутить. Сам ведь знаешь – казачки на три версты проверяли, а фон наш отошёл на четыре, – усмехнулся Фёдор Сигизмундович. Начальник штаба только хмыкнул. Неизвестности он не терпел.
Уже на той стороне Росского нагнал взмыленный порученец его превосходительства генерала Тяглова-Голубицина, командира Четвёртой пехотной дивизии: его сыскавшееся превосходительство зело ругался на гвардионское самоуправство, «без спросу взявшее» два полка его дивизии, «не дожидаясь полного сосредоточения сил».
Командиры двух «украденных» полков угрюмо читали адресованные им самим послания.
– Что ж делать теперь, Фёдор Сигизмундович? – невесело осведомился Семченков. – Говорил же я вам. Надо было ожидать начальственных указаний. Вот и нажили себе неприятностей. Его превосходительство прямой приказ прислали. Неподчинение…
– Его превосходительству я сам напишу, – отрубил Росский. – А вы, господа, сами понимать должны – пока мы «полного сосредоточения» ждать станем, Пламмет невесть что удумает.
– Что ж ему удумывать? – возразил Семченков, упрямо нагибая голову. – Бежит он, то ж всем видно. Как бы не до самого Млавенбурга. Можно и подождать его превосходительство. Да и от штаба корпуса приказ неплохо б иметь.
– Я тоже думал, что Пламмет на Млаве встанет, – вроде б соглашаясь, кивнул гвардионец. – А он за сей рубеж цепляться не стал, значит, что-то иное задумал. Во Млавенбург бежать, говорите, Никанор Геввенович? Нет, не для того их кайзерское величество Иоганн здесь тайком да по частям как бы не целый корпус собрали. Пламмету сейчас от нас и впрямь оторваться нужно, но не потому, что в порт опоздать боится.
– Задумал что-то, ясное дело, – буркнул Сажнев. Всё ещё бледный Княжевич согласно кивнул.
– Задумать-то мог, да кто ж станет с такой позиции по доброй воле бежать! – не соглашался Семченков. – Мы сейчас на Млавенбург всей силой повалим, казачки по фольваркам озоровать начнут… фон Пламмета за то не похвалят!
– Что вы, полковник, сказали насчёт моих казаков? – Менихов зло надвинулся на командира желынцев. – Что они грабить станут и разбой чинить?!
– А то нет, – фыркнул Семченков. – Что я, донцов в деле не видывал? Зипуны добывать – это у них испокон повелось. Как ни запрещай.
– Кто оскорбляет моих казаков, – Менихов аж потемнел от ярости, – оскорбляет и меня, следовательно…
– Господа, господа! – Между спорщиками бросились Княжевич и Вяземский, горою надвинулся Сажнев.
– Хватит, господа! – с не меньшим гневом бросил Росский. – Дуэлировать станете во Млавенбурге. А сейчас… Полковник Семченков, чьи приказы вы намерены исполнять – мои или генерала Тяглова-Голубицина?
– Моего командира дивизии, – отчеканил командир желынцев.
– Твой командир дивизии дальше собственной табакерки не видит, – рыкнул Сажнев, отбрасывая всякое почтение. – А Фёдор Сигизмундович знает, что делать надобно: давить Пламмета, покуда с силами не собрался и не упёрся как следует… Так, что уже наша очередь будет кровью умываться, как он под Заячьими Ушами. Всё понял, полковник?
