Вызвав к себе дьячка, он лично написал приказ об освобождении. Бумаги к вечеру самим Ельчаниновым были доставлены в монастырские казематы. И вскоре оба арестованных — освобождены.
— Государь желал обоих вас увидеть, — проговорил Силантий Семенович, когда Рябов и Золотарев ужинали в доме Евдокии. — Пришлось уговорить оставить ему эту затею на завтра. Вам бы в баньке попарится, да побриться. Эка, как обросли.
— Что верно, то верно, — молвил Андрей, поглаживая свою густую бороду.
— Вот и я об этом. А то смотри, царь сам бороду отстрижет.
Утром, когда петух только собирался пропеть свою арию, дверь в дом Евдокии скрипнула. Нагибаясь в горницу, вошел Петр. Громко закашлял, отчего трое мужиков сразу же проснулись, словно это не человек кашлял, а петух прокукарекал. Если Рябов встал как-то вальяжно, то Золотарев и Ельчанинов вскочили.
— Я вот что подумал, — проговорил Петр, пока те одевались. — У тебя ведь Андрей именины были недавно? Золотарев кивнул.
— Вот-вот, — сказал государь, — именины в тюрьме. Не порядок. Знал бы что Прозоровский, собачий сын, тебя в темнице держит, так давно бы вместе с капитан-командором освободил, а так… Кто ж знал, что он дождался, когда князь уедет. Петр приоткрыл дверь и прокричал:
— Дьяк! А ну сюда.
Пока тот пришел, все трое успели одеться. Теперь на Золотареве был новенький мундир, привезенный Ельчаниновым из Москвы.
— Так вот, — продолжал между тем Петр, — пора тебе прекращать сержантом быть. Вот и чин тебе новый, как раз на именины, — протянул грамоту, что только что была в руках у дьячка, — так что владей патентом, — боцманмат[55] Золотарев. Андрей взял бумагу.
— Чин этот во флоте присваивается, — молвил монарх, — да вот мне Ельчанинов все уши прожужжал, что «Андлары» есть воздушный флот. А посему быть ему и в этом флоте. Между тем Петр подошел к лоцману. Обнял его и поцеловал.
— Спасибо тебе родной, — проговорил он, — за подвиг твой спасибо! Взял у дьяка вторую грамоту и протянул Рябову.
— Владей! Отныне ты и дети твои не обязаны платить подати в казну государства, ибо твой подвиг дороже любого золота. Кстати, деньги. Петр протянул руку, и дьяк вложил в нее кошель.
— Держи! — Затем государь посмотрел на Андрея. — А ты веди, боцманмат, показывай свои «Андлары».
Царский кортеж из двух карет остановился перед избушкой авиаторов. Единственный воздушный шар, оставшийся после войны был аккуратно сложен и лежал на специально созданном «ангаре» — небольшом домике. Корзина, в которой когда-то поднимались летчики, была там же.
Государь открыл дверцу кареты и грандиозно вышел из него. За ним выбрались наружу Ельчанинов и Золотарев. Из другой кареты выбрался мальчишка лет двенадцати, точная копия государя и его учитель.
— Алексей иди сюда, — проговорил Петр, подзывая сына. Тот подбежал к родителю и спрятался за его спиной.
— Вот сын, — проговорил монарх, — знакомься — Андрей Золотарев, первый летчик России. Князя Ельчанинова ты знаешь. Андрей это мой сын. Ты о нем был наслышан, но никогда до этого не видел. Пожмите друг другу руки.
Андрей пожал мальчику его маленькую ладонь, и вдруг подумал, что в будущем тот будет казнен, самим же отцом.
— Ну, показывай! — Приказал царь.
Андрей вошел в избушку и нашел спящего Никона. Растолкал его. Бывший монах протер глаза и уставился на Золотарева.
— Освободили, — прошептал он.
— Да, — молвил Андрей, — государь приехал. Хочет видеть воздушный шар. Никон аж с лавки вскочил.
— Государь! Да как же! Да чтобы шар в небо поднять время нужно.
— Знаю. Ты пока подготавливаешь, я чем-нибудь его займу. А где Егор?
— На реку ушел. Ведь как вас арестовали, мы шар в небо больше и не поднимали.
— Будем надеяться, что времена те кончились. А теперь застегивайся, да пошли на улицу. Во дворе Петр чувствовалось, что нервничал. Ходил хаотично, курил.
— Ну? — вскричал он, завидев Андрея и солдата с пышными усами.
— Так ведь государь нам же время нужно, — замямлил бывший монах.
— Так чего же ты ждешь? Бегом готовить шар.
Но вместо того, чтобы бежать в так называемый «ангар», служивый побежал в дом.
— Куда это он? — спросил удивленный Петр у Ельчанинова. Но вместо того ответил Золотарев:
— Так ему нужно печь растопить.
— Для чего?
Пришлось Андрею рассказывать о принципе подъема шара в воздух. Его рассказ как раз занял то время, что понадобилось Никону. Служивый растопил печь, вытащил корзину, подготовил оболочку шара. Минут через двадцать «Андлар» был готов и рвался в небо.
— Я первый! — сказал Петр, подходя к корзине.
За ним последовал Андрей. Забрались. Эстонец дал знак летчику и тот начал потихоньку стравливать канат.
— Ух, ты, — вырвалось у царя, когда шар стал подниматься.
Вскоре шар завис на высоте полета птиц. Андрей порылся в ящичке и достал подзорную трубу. Хотел, было протянуть Петру, но тому, как будто ее и не надо было. Государь любовался окрестностями. Пока он это делал, эстонец посмотрел вниз, и только теперь обратил внимание на учителя царевича.
— А кто это с царевичем? — поинтересовался Андрей.
— Учитель. Он англичанин. Преподает разные науки.
Человек стоявший с Алексеем был хорошо знаком Золотареву. Его он уже один раз лицезрел, причем на глаза попался иноземец здесь в Архангельске, и было это почти год назад.
— Красотища! — воскликнул Петр, выхватил подзорную трубу. Поднес к глазам и молвил, — так вы отсюда наблюдали за передвижением шведской эскадры?
— Да государь! Между тем шар стал медленно опускаться.
— Так мало времени? — удивился царь.
— Увы. Приспособление, способное подогревать воздух в шаре не создать.
— Ты уверен Андрей? — спросил Петр, и извлек из кармана камзола зажигалку. — Узнаешь?
Еще бы! Золотарев помнил эту зажигалку. Когда-то она принадлежала ему. Петр под Нарвой оставил ее себе, как и пачку сигарет, взамен подарил кисет и трубку.
— Я так и не воспользовался ей, — проговорил государь, он щелкнул, и в небо взвилось небольшое пламя. — Если создать такую же штуку, но побольше, — добавил Петр Алексеевич, — то можно было бы подогревать воздух. Вы же говорили, что для этого подойдет жидкость, способная гореть. Как насчет хлебного вина?
Последние слова монарх произнес на земле. Слова как будто позвучали приказом, и Никон куда-то моментально исчез. Вернулся он через минуту с двумя кружками, как раз в тот момент, как Петр и Андрей выбирались из корзины.
— Что это? — спросил царь.
— Хлебное вино, — сказал служивый.
