— Не дар Посейдону? — спросил Приам. — Что же это?
— Это дар Афине.
«Ну давай же, быстрее!» — торопил Посейдон. Он чувствовал движение.
«Прекрасно! Что ж, посмотрим…» — подумала Афина и сложила руки для заклинания.
Океанский монстр проплыл, оставляя темную каменную громаду слева — то был остров Тенедос. Если бы он поднялся из глубины посреди ахейских кораблей, даже Нестор задохнулся бы от ужаса, даже Диомед поверил бы в существование богов.
Но дитя Посейдона проследовало дальше.
Его задачей было вселить кошмар в сердца троянцев, сжать в объятиях скотину из дерева, обидное подобие, намек на властителя штормов. Щепки должны были брызнуть как слезы, и Одиссей, паршивый щенок Афины, должен был сгинуть, как ничтожная рыбешка.
Как они завизжат, когда трупы ахейцев посыпятся из разломанного щипцами-щупальцами убежища!
Вот тогда Трою точно сможет взять лишь одна сила, та, что взяла минойский Крит — сила огромной волны.
Это запоминается!..
Монстр был создан с любовью и старанием — такое не рождается сразу — десятилетие за десятилетием Посейдон выпестовал его подальше от глаз Зевса. Глава пантеона уничтожал чрезмерное в своих владениях. Поэтому монстр явился из океана.
Раз в столетие получалось у Посейдона произвести подобное. Конечно, это было чудовищное отклонение. Предыдущий погиб в Ливии.
Его сторонилось все живое. Интуитивно рыбаки отказывались выходить на ловлю, пока он плыл. Дельфины прятались, даже крабы зарывались в песок. Он не искал себе пищу, он спешил разрушать.
Как же, почему, откуда уже у самой цели объявились эти змеи?!
Несравнимые с ним, и все-таки больше, куда больше и — злее обычных… Сколько их тут? Да, несравнимые поодиночке.
Но их тут было восемнадцать.
— Говори! — приказал Приам.
— Я аргосец, родом из Аргоса, это такой град, рядом с Микенами, во владениях Атридесов…
— Мы знаем.
— Вы меня знаете?!
— Мы знаем, что такое Аргос, — нетерпеливо пояснил Гелен.
Он искоса посматривал на Лаокоона.
— Меня зовут Синон, они решили убить меня, их жрец, Калхант, он говорит с богами, он выбрал меня для жертвы, он сказал, это жребий, но не может быть, не может быть… Это было подстроено!
— Зачем? — спросил Гелен.
— Чтобы убить меня.
— Для чего приносить тебя в жертву?
— Они принесли жертву, когда плыли сюда. Они зарезали девушку. Они доплыли, но не взяли ваш город.
— Ты же аргосец… — произнес Парис. — Значит, это вы не взяли наш город.
— Да, да… — Синон опустил голову. — Мы…
— Дальше, — приказал Приам.
— Девушка оказалась наполовину принятой жертвой. Теперь Калхант посоветовал принести в жертву мужа. У которого как можно больше детей.
— Какая интересная мысль… — восхищенно проговорил Гелен и задумался.
— В Трое нет человеческих жертвоприношений! — с гордым, поистине царским достоинством сказал Приам.
— Да, — согласился Гелен, — но сама идея…
— Отчего ты жив? — спросил Парис.
— Я убежал.
— И теперь греки не доплывут по домам? — спросил богач Антенор.
— Не знаю…
— Так почему это дар Афине?
— Я, я был жертва Посейдону. А это — дар Афине. Она разгневалась на ахейцев!
— За что?
— Они что-то украли из ее храма?
— Кто? — спросил Парис.
— Когда? — спросил Гелен.
— Одиссей, кефалленец… И, кажется, Диомед.
— Одиссей… — повторил Парис тихо.
— Откуда, ты говоришь, Одиссей? — спросил Гелен.
— Кефалления, это какие-то острова на закате. Он с какого-то совсем маленького острова…
— Ты ничего не знаешь, Синон, — произнес Приам. — Я понимаю, почему именно тебя выбрали жертвой.
Синон сжался.
— Я знаю, зачем нужен дар Афине.
Приам, Парис, Антенор, Гелен, Лаокоон — все молчали.
— Ну, говори! — не выдержал хетт и ударил Синона в живот.
— Дайте клятву… — прохрипел Синон.
Приам поднял руку.
— Ты останешься жить. — Он обернулся, оглядел толпу и повторил громко, чтобы все слышали: — Он останется жить!
Синон расслабился и потерял сознание.
Кто-то побежал за водой. Когда он набирал ее, прямо из моря, этот кто-то услышал некий шум. Или ему почудилось движение там, вдалеке, в глубине. Море ожило. Но он не был ни жрецом, ни героем, он был слугой. Он просто принес воду и отряхнулся.
У самого берега, на дне происходила колоссальная битва, самая красивая, самая страшная и самая упорная битва Троянской войны.
Змеи длиной с пику Гектора, и даже больше, окружили океанского монстра, облепили его и вонзались зубами в непроницаемую броню. Панцирь был недоступен ни человеческим копьям, ни мечам, ни стрелам, ни огню. Он только не был рассчитан на эти зубы, а сердце монстра, его темно-синяя кровь не были рассчитаны на парализующий яд. Он разрывал падчериц Афины своими щупальцами, но достигая тела, одна за другой они вонзали, втискивали, вдавливали зубы и впрыскивали порцию.
Если успевшую змею монстр рвал пополам, то зубы ее оставались в теле, вцепившись насмерть.
Половина змей лишились долгих змеиных жизней.
Половина смертельной дозы яда плыла по щупальцам к диковинному сердцу.
Схватка продолжалась.
Синона облили водой, он открыл глаза.
— Зачем нужен дар Афине?
— Они осквернили ее храм. Ночью.
— Да, — вырвалось у Париса.
И прорицатель Гелен утвердительно качнул головой. Его слуга не соврал.
— Дар Афине обоюдоострый. Они вернутся. Если троянцы его примут, Троя будет неприступна для греков.
— А если нет?
— Если нет, гнев богини пройдет.
— И Трою можно будет взять?
— На кого пройдет гнев? Гнев на кого? — спрашивали кругом.
— Этот дар, он чтобы отвести гнев девы, — объяснил Синон. — Но я слышал, Калхант говорил, что он слишком смелый. Диомед был против оставлять это.
— Почему?
— Потому что, если троянцы заберут дар, Афина станет охранять Трою.
— Как же можно его забрать? — произнес Приам и еще раз внимательно осмотрел громаду.
— Ввести в город! — предложил некто.
И тут Лаокоон вскинулся, будто его взяли за шиворот и встряхнули:
— Это оскорбление Посейдону! Нет! О царь! Этого делать нельзя!
— Зависть… — пренебрежительно бросил Гелен.
— А ты как думаешь, мальчик мой? — спросил Приам, обратившись к одному лишь Парису. — Ты, убивший Ахиллеса, подскажи нам.
«Я была в храме Афины. Что ты там делала? Я занималась любовью с тем самым ахейцем. В храме? На полу…» Они осквернили храм. Это дар, чтобы отвести гнев девы.
«Если мы уплывем, вспоминай меня». Дар, чтобы вернуться.
— Я думаю, они ушли, отец. Я думаю, это правда.
Монстр опускался на дно, медленно-медленно, это было очень-очень красиво, это завораживало взгляд, если бы кто-то это видел.
И ошметки змеиных тел, перемешанные с ошметками оторванных щупалец, висели в воде, будто в пустоте среди звезд, а тяжелая кровь опускалась вниз темным слоем.
Афина победила, но у нее снова, как когда-то осталось две подруги, опять всего две. И она отправила их хоть как-то отметить торжество.
Люди закричали хором. Ни Приам, ни Парис не могли пока увидеть, что там происходит. Не понимал и Синон. Более того, в недоумении застыли во чреве коня, на деревянном помосте Одиссей, Сфенел, кулачный боец Эпей, Фоант, Тессандр и прочие, прочие.
«Что это?» — хотелось сказать Одиссею, но он знал, что спасение в молчании.
И каждому не терпелось спросить вождя, но каждый сжал зубы и скрепил волю.
Две невиданных размеров змеи, блещущие на солнце медной чешуей ползли из моря. Но ползли они со скоростью брошенного копья.
Люди побежали. Парис посадил Приама на колесницу — колеса застряли в песке, никто бы никуда не успел.
Чудовища настигли Лаокоона. Жрец выхватил меч, который принес на берег неизвестно для чего — меч исчез в пасти. Одна змея скрутила кольцами сразу двоих сыновей Лаокоона, вторая душила отца.
Прорицатель Гелен и избитый Синон прижались друг к другу, только чтобы спрятаться от кошмара.
Никто не ведал, что гораздо больший, непредставимый кошмар сейчас тонет, что силы этих, видимых созданий были почти полностью отданы бою с ним и что явись он перед ними, единственный, кого кошмар не тронул бы наверняка — был бы Лаокоон, жрец Посейдона.
Обвязывая коня канатами, троянцы старательно обходили глубокие борозды. Им не хотелось даже смотреть, не то что ступать туда. Чудища уползли в море так же быстро, как вылезли оттуда. И все говорили себе: их не было. Их просто не было. В любом случае — их нет!
— Снимайте ворота!
