– Сдюжим! – горячо принялся убеждать Сенька.
– Вот те крест сдюжим! – бросился креститься Ивашка.
В общем, сомнения отпали в силах потяг. Да и видел пенсионер их уже не раз в деле-то! Даже в посад как-то выезжал, куда только коробейники на своих машинах для бега и катались. И – ничего. Вцепившись в жерди и стиснув зубы, иной раз полдня без остановок таскали братья шаткую конструкцию. И взглянуть на них страшно в дни такие было: раскрасневшиеся, со вздутыми венами и с головы до ног покрытые склизким потом. Жадно хватая воздух, они, как мерины добрые, несли кузовок, отдыхая только в коротких перерывах, пока Николай Сергеевич умахивал по своим делам, копошась то с дополнительно организованными недалеко от посада селитровыми ямами, то с пилорамой, все-таки построенной на относительно бурном участке реки. Таком, что колесо с валом уже круглые сутки приводили в движение кованое полотно пилы, с невиданной до этого скоростью распиливая бревна на достаточно аккуратные длинные доски.
– Кто его знает, когда вернемся, – трудовик дипломатично ушел от ответа.
– Как скажешь, Никола, – упавшим голосом отвечал Сенька.
– Сдюжим ведь! Ей-богу, сдюжим! – снова попытался вставить Ивашка.
– Не кручиньтесь, Вольговичи. Не все разом делается. Не в этот раз, так в другой. Мое слово, – подбодрил он поникших потяг.
Тогда отговорил, а сейчас и призадумался: может, и не стоило? Выносливые, черти, хоть по виду и не атлеты совсем. В общем, когда на шестой день уже вышли к Троицкому монастырю, где их радушно встречал сам Сергий Радонежский, с таким наслаждением вывалился пришелец из седла, что даже не сконфузился ничуть, мордой в пыль дорожную приземлившись.
– Бог в помощь, Никола, – приветствовал старец старого своего товарища, отряхивающегося от пыли. – И тебе, Фрол, – холодно продолжал тот, – здравия.
– И тебе не хворать, отче, – радостно улыбаясь, Булыцкий, пересиливая боль во всем теле, также приветствовал настоятеля. – Благослови, Сергий.
– Благословляю на дела добрые, – схимник осенил припавшего на колено мужчину. – Благословляю, – повторил он с Фролом, а затем и с остальными участниками похода. – Гостем будь, коли в неге не забыл, как в кельях живется, – обратившись к пенсионеру, пригласил настоятель.
– Как же забыть, отче? За год родной келья стала.
– При женке теперь, поговаривают, да при почете.
– При женке да при почете, – в знак подтверждения кивнул трудовик.
– А раздобрел, – улыбнулся Сергий, так и сяк разглядывая собеседника. – Хоть так же рукаст остался?
– А то! Сладить чего надобно, что ли?
– Бог защитит, да что надобно – все даст. Хотя, – чуть призадумавшись, продолжал схимник, – лазарет твой… Люди простые о других пекутся да любовью искреннею, молитвами смиренными, да настоями травяными чудеса во славу Божью творят. Видеть хочешь?
– Хочу.
– Милости прошу. Не сочти за труд, пока отроки твои шатры ладят, – улыбнувшись, Сергий повел гостя.
Монастырь изменился с тех пор, как в последний раз видел его Николай Сергеевич. Спокойней стал, что ли. Суета и гомон постоянно присутствовавших здесь мирских людей исчезла, и обитель погрузилась в тишину. Из того, что напоминало о присутствии здесь пришельца из грядущего, разве что были предбанники в кельях, огородец, еще Жданом возделываемый, да диковины, добравшиеся и до этого тихого места: тачки, которые здесь, собственно, и появились, трубы печные из келий, да приписанные Дмитрием Донским к монастырю смерды. В остальном все вернулось на круги своя, и посад, стряхнувший с себя суету и шум промышленного центра, вновь зажил привычной своею неторопливой жизнью.
– Вон и лазарет во славу Божию возведенный. – Радонежский кивнул в сторону широкого бревенчатого барака, с торчащими из крыши трубами печей. – Сюда со всех окрестностей хворые да пораненные стекаются. Кто Богу душу отдает да покаяние принимает перед смертью, кого выхаживаем да на все четыре стороны отпускаем, словом Божьим наставив напоследок. Кто и остается за хворыми следить, а кто, раскаявшись, здесь и монахом становится. Так, выходит, и свои души спасаем, и о рабах божьих печемся, послушания при хворых отрабатывая. Вон, молитвы воздав, еще один лазарет ставим, – Сергий кивком указал на два строящихся неподалеку бревенчатых сруба внушительных размеров.
– Сразу два?
– Один – лазарет, – важно отвечал старец, – другой – университет. Люд ученый вскорости прибывает, – Радонежский важно поднял палец. – Вот и решил Дмитрий Иванович с владыкой, что правильнее от сует подале их, да и так, чтобы от столицы не шибко далеко. Слова твои в душу запали, что Москве теперь за православие радеть. А про то еще, что на свой лад каждый Богу служит. Никуда так не годно. Отроков со всех окраин собираем да чину с науками священными знакомим. Так, Диавол чтобы души эти чистые не прибрал, да так, чтобы на места в Литовское княжество ушедшим кому встать было.
– Погоди, отче, – Булыцкий встряхнул головой. – Князь же под университет в Москве велел хоромы ставить?!
– Все во славу Божью, – Радонежский спокойно пожал плечами. – Мож, два университета желает, мож, еще подо что-то? Мне то неведомо.
– Во дела, – только и нашел что сказать гость.
– Дело ты, Никола, угодное Господу нашему сотворил, – улыбнулся старец.
– Одно, что ли, только? – подбоченившись, ухмыльнулся пришелец.
– Коли с гордынею, да хотя бы и с помыслами о корысти, так и ни одного! – гневно сверкнув глазами, отвечал старец.
– Прости, – опешил от такого поворота трудовик.
– Одною рукою спасаешь души, другою – губишь! – грозно добавил Сергий.
– Как же так-то? – пораженно пролепетал Николай Сергеевич.
– А так, что диковинами своими от Бога отворачиваешь! Вон, Ждан-то раньше днями в молитвах был. Смиренно Богу служил, а теперь и в церковь-то – бегом, да снова к грядкам твоим. Так, или чего не знаю я?! – насупился настоятель.
– Ну так, – помявшись, отвечал преподаватель.
– А Никодим да Лель?! Не слыхивал, думаешь? Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное! – грозно процитировал старик. – Вон, покуда милостыню просили, так и на волю Божию полагались всецело. Как при деле оказались, так и в гордыни грех впали, себя творцами возомнив! Так?!
– Ну, наверное… – сбитый с толку, промямлил в ответ мужчина.
– А потешники?! – гневно сотрясая бородой, продолжал старец. – Вон, пока рать на рать шли, так и судьбы свои, молитвы сотворив, воле высших сил вверяли! Оно где к Богу ближе?! Да там где смерти дыхание! А нонче что? Наука твоя ратная! Теперь не о промысле высшем дружинник думку ведет, а о том, как встать, да так, чтобы по науке. Теперь не о величии божьем мысли все, да о грехе смертоубийства. А ты к этому еще и пушки добавь, что боль да слезы сеют!!! Мало?! Или еще сказать?! – в упор на собеседника глядя, твердо продолжал старец.
