– Про бумагу что скажешь?
– А то и скажу, что шершава. Перо запинается, да думка мается.
– Будет тебе гладкая, – кивнул в ответ трудовик. Потом уже, указывая в сторону парней, продолжил: – Вот тебе – лицо наипервейшее. С ним по бумаге и решай.
– Тот, что пьяненький, твой мастер-то? – тот обнажил в задорной улыбке ряд крепких зубов.
– А хотя бы и он. Дело мастера боится, а мастер что, не людина, что ли? – Гриня вместо ответа оценивающе поглядел на Матвейку. Потом, почесав бороденку, задумчиво прогудел:
– А что не в свое-то дело лезет? По бумаге мастер, так и в питейное нос не казал бы.
– Ждан тебе в помощь, – трудовик коротко кивнул в сторону приподнявшегося на завалинке парня.
– Ох и нелюбезен, отец, – снова расплылся в улыбке писарь.
– А чего любезничать-то? Завтра с утра и уезжаю, так что не до разговоров пустых. Бог тебе в помощь да Ждан верный.
– Раз так, то и спросу нет, – удовлетворенно кивнул Гриня. – Ты – хозяин, тебе и решать. Юнца в робу мастера нарядил, так твоя и на то воля.
– Ты не на рожу гляди, да на руки: умелы или нет! А к рукам – так и голова толкова, так и лад.
Гриня кивнул в знак согласия и, взяв в руки сверток, принялся что-то там объяснять внимательно слушавшему парню. Булыцкий же отправился спать. Завтра подъем ранний был, и стоило как следует отдохнуть.
Утром следующего дня из ворот Москвы вышла длинная колонна юных отроков в сопровождении небольшой группы старших и нескольких обозов, запряженных невысокими косматыми лошаденками. Беззаботно о чем-то болтая, потешники, шагая в ногу – результат усиленной муштры, – явно готовились к какому-то увлекательному путешествию. Хотя, конечно, стороннему наблюдателю могло показаться, что не по годам юные ратники, – как можно было судить по закинутым за спины лукам, болтающимся у пояса деревянным мечам да по обозным телегам, загруженным аккуратно сложенными щитами да остальной военной амуницией, – уж чересчур веселы. Да и для полноценного похода народу было явно недостаточно: от силы – полторы сотни душ, плюс – десятка два взрослых. Мальцы как на подбор: красивы, статны, высоки. Прямо-таки женихи на выданье, пусть и вразнобой одетые! Занятые своими делами смерды, видя эту колонну, побросав дела, тачки да машины для бега, собирались у обочины дороги. Наваливаясь на черенки кос, мужики, не понимая, что происходит, на всякий случай крестились свободными руками. Бабы – те поперву крестными знамениями юнцов осеняя, а потому уже и сами крестились. Девки, тайком бросая взгляды на марширующих в колоннах пацанов. То тут, то там уже раздавались сдавленные гомон да перешептывания.
– Ей-богу Сенька. Беззубого сын меньшой! Вон он, черт здоровый! И без того крепкий был, а тут еще вымахал!
– Сорока, Сорока! Вон он! За харчем в Москву попал, да не вернулся. Думали, с голоду сгинул, а он – княжичу в потешники!
– Васька, плут! Вон ты куда! Ах, ты, аспид! Борт разорил, и поминай как звали! Ужо я тебя, как вернешься!!!
– Стойте, милые! Стойте, голубчики! – на дорогу, бухнувшись на колени, вылетела укутанная в тряпье старуха. Отбивая поклоны, она, жалобно причитая, принялась лихорадочно крестить остановившихся от неожиданности пацанов. – Ой, соколики вы мои! На сечу срываетесь, голубчики! Хоть и юны, а все одно, уходите! Ох, побить вам ворогов да самим вернуться! Ох, храни вас, милые, Бог! Упаси от беды какой да ворога лютого!
– Ох, мать, спасибо, – вышел к женщине Булыцкий. – Да только зря ты причитаешь. Мальцы не на сечу, да на других посмотреть и себя показать идут. Бог даст, так до одного и вернемся все скоро! Нет тут беды. А на добром слове так и спасибо. Звать-то тебя как?
– Фросья я, – размазывая слезы по лицу, отвечала та.
– За слово доброе в обители Сергия Радонежского свечу поставлю.
– Благослови тебя Бог, – отвечала та, поднимаясь с колен да открывая дорогу юнцам.
Так начинался первый день полуторанедельного похода из Москвы к Плещееву озеру. Начало беспокойное. Несвободным от суеверий сулило богатое впечатлениями путешествие. Булыцкому же – очередную заботу. Мало того что сам он ни в судоходном, ни в навигатском делах не смыслил ничего и уже по ходу собирался постигать тонкости опасного занятия, так еще и разговор этот вчерашний.
В общем, смурным ехал преподаватель, в мысли свои невеселые погруженный. Хотя уже спустя совсем немного времени радостное настроение юнцов передалось и преподавателю, и тот, вспомнив свои походы еще в бытности заведующим школьного краеведческого музея, с удовольствием погрузился в воспоминания, попутно перебирая в памяти все то, что помнил он про древние племена, населявшие эти земли задолго до объединения их вокруг Москвы. Впрочем, и это занятие он быстро оставил, сосредоточившись на необходимости сохранения равновесия в седле.
Для Булыцкого это был первый столь длинный верховой поход, и не сказать, чтобы он очень понравился трудовику, не привыкшему к таким маршам. Пятая точка горела, натертая за дни, проведенные в седле, поясницу ломило от тряски, а икры ног онемели от постоянного напряжения. Несколько раз замученный пенсионер спешивался и пытался идти пешком, однако возраст как-никак, но о себе знать давал. Быстро выдыхался он и, чтобы не задерживать движение колонны, заползал обратно в седло.
Оно хоть и не показывал виду пенсионер, но юнцы-то понимали, что тяжко Николаю Сергеевичу, поэтому в такие моменты незаметно, но сбавляли темп, подстраиваясь под комфортный для своего наставника ритм. И напрасно тот делано-сердито прикрикивал на пацанят, чтобы те не обращали внимания на учителя и держали ритм. Поорав, понимал он, что ребята, хоть ты тресни, но будут идти именно в том темпе, который может осилить их учитель, а потому с каменным лицом снова забирался в седло и показно-безмятежно продолжал путь уже верхом.
А вот Фрол, пошедший вслед за своим подопечным, не растерялся. Для себя, подсуетившись, местечко выбил в одной из телег и теперь, бросая мрачные взгляды на страдающего Булыцкого, катил вместе со всей честной компанией.
Дни в походе тянулись медленно, и Николай Сергеевич уже с досадой даже вспоминал тот вечер, когда отказался от услуг Ивашки да Стеньки Вольговичей, привязавшихся к спасителю своему настолько, что, узнав про готовящийся поход, сами вызвались сопровождать спасителя своего.
– Вам, Вольговичи, здесь вернее оставаться. До монастыря Троицкого неделю пешего ходу. И что? Весь путь кузовок тащить будете?
– Будем, – крепыши решительно мотнули головами.
– Не сдюжить ведь!
– Сдюжим! – горячо принялся убеждать Сенька.
– Вот те крест сдюжим! – бросился креститься Ивашка.
