Энни Хайден несколько минут глядела на меня, сузив усталые глаза за очками в роговой оправе, потом сказала: � Я ненадолго оставлю вас, � и я услышал, как она спускается вниз.
Я открывал ящики столов, листал книги, даже поднимал ковер, в поисках тайника в половицах. Проверить каждый дюйм в комнате � титаническая работа, и через час я признался в поражении. Я не нашел не только�тщательно спрятанных листков из дневника отца, но и дневника самого Уинн-Джонса. Вся моя добыча � странное оборудование, как будто сделанное Франкенштейном, �передний мостик�, как называл его отец: наушники, ярды проволоки, тяжелые электрические батареи, быть может автомобильные, стробоскопические легкие диски, бутылки едких химикатов, снабженные этикетками. Вся эта груда находилась в большом деревянном ящике, накрытом портьерой. Я понажимал его планки и, действительно, нашел тайное отделение. Пустое.
Тихо, как только возможно, я прошел по всему дому, заглядывая в каждую комнату и пытаясь интуитивно понять, мог ли Уинн-Джонс устроить в ней тайник. И ни разу ничто не толкнуло меня. Всюду было одно и тоже: запах влажных чехлов, гниющие книги � ужасная атмосфера имущества, которым не пользуются и за которым не ухаживают.
Я спустился вниз. Энни Хайден слабо улыбнулась. � Нашли что-нибудь?
� Боюсь, что нет.
Она задумчиво кивнула, и добавила: � А что в точности вы ищите? Дневники?
� Наверно ваш отец взял их с собой. Обычные годовые дневники. Я не нашел ни одного.
� Никогда не видела ничего похожего, � по-прежнему задумчиво сказала она. � И это действительно странно, уверяю вас.
� Он ничего не рассказывал вам о своей работе? � Я уселся в кресло.
Энни Хайден скрестила ноги и опустила на столик журнал. � Рассказывал. Какую-то чушь о вымерших животных, якобы живущих в чаще леса. Вепри, волки, дикие медведи... � Она опять улыбнулась. � Кажется, он сам в это верил.
� Как и мой отец. Но его дневник испорчен, не хватает многих страниц. Я спросил себя, не спрятал ли он их. Быть может вы получали его письма после исчезновения вашего отца?
� Я покажу вам. � Она встала и подошла к высокому простому шкафу, стоявшему в передней комнате, месте с суровой мебелью, загроможденной всякими безделушками и украшенной неплохими орнаментами.
Шкаф, как и его собрат наверху, был забит всякой всячиной � нераспакованными журналами и выпусками факультетских газет, плотно�скатанными и запечатанными скотчем. �Я сохранила их, бог знает почему. Возможно на этой неделе я отнесу их в колледж. Нет никакого смысла хранить их здесь. Вот письма.
Позади журналов лежала груда писем, чуть ли не в ярд высотой, все открытые и прочитанные, несомненно, тоскующей дочерью. � Может быть здесь есть письма от вашего отца, не помню. � Она взяла груду и передала мне в руки. Я отправился обратно в гостиную и битый час проверял почерк на конвертах. Ничего. От долгого сидения на одном месте у меня заломило спину, а от запаха плесени и сырости чуть не тошнило.
