перевалил за середину.
Что это вообще было?
Судя по всему, граф помешался на Ребекке, зациклился на ней, и ни за что не отступится от цели — не тот он человек. И надо же было случиться, что помешался он именно на моей незнакомке с портрета. Именно поэтому, и я тоже не отступлюсь. У меня с ней непонятная, незримая связь сквозь столетия — это дорогого стоит.
И что значили прощальные слова Рошфора — «дама не придет на свидание». Неужели, он, гад такой, похитил девушку?!.. Где теперь ее искать? Граф мог спрятать ее где угодно, придется прибегнуть к помощи великого кардинала. Только он, если захочет, сможет повлиять на Рошфора. Или попытаться отыскать родственников Ребекки? Может, у нее еще жив отец, или есть брат. Наверняка, они тоже не слишком-то обрадуются похищению. Если же девушка сирота, то все гораздо хуже. Когда нет покровителя и защитника, то произойти может все, что угодно. Собственно, это и доказал Рошфор.
Обдумывая ситуацию, я шел сквозь лес в направлении, в котором уехала карета и всадники. Лопату я прихватил с собой на память. Где-то через четверть часа я выбрался на опушку, отыскал дорогу и пешком пошел в сторону Парижа.
Мимо проезжал крестьянин на телеге. Я тормознул его универсальным жестом — вытянутая рука, большой палец вверх, — и за десяток су договорился о проезде.
В телеге лежали несколько мягких тюков, я примостился между ними и задремал, пристроив лопату рядом. Ехала телега лишь чуть быстрее, чем идет человек, но движение убаюкивало, и я задремал на тот часок, что занимал путь до Парижа.
— Прибыли, сударь! — крестьянин осторожно тронул меня за плечо.
Я огляделся по сторонам, резко пробуждаясь. Мы как раз миновали ворота Монмартр, отсюда до дома Перпонше десять минут ходу.
Рассчитавшись с крестьянином, я быстрым шагом направился в нужную сторону с лопатой в руках. Дурные предчувствия вновь одолевали меня. День сегодня явно не задался, а до вечера было еще изрядно.
Как ни прискорбно, но я не ошибся.
Во дворе меня уже ждали трое: Перпонше, фон Ремер и д'Артаньян, и у всех были траурные лица. Лулу предусмотрительно не высовывалась из дома. Сейчас было вовсе не до ее разборок с тевтонцем.
— Все плохо, друзья? — сходу поинтересовался я и вручил лопату Перпонше. — Держи, в хозяйстве пригодится!
Мой слуга взял инструмент и, неодобрительно качая головой, убрел куда-то в сторону.
— Вы живы — это уже хорошо! — ответил д'Артаньян, провожая взглядом Перпонше. — Но у меня для вас скверная новость. Кажется, то письмо, что предназначалось вам, было вскрыто и прочитано. Как только я это понял, сразу бросился сюда, но вас уже не было на месте… Перпонше сказал, что вас увезли в черной карете в неизвестном направлении?
— Граф Рошфор захотел со мной побеседовать.
— И чем закончилась эта беседа?
— Ничем хорошим. Расскажите еще про письмо. Вы не знаете, кто именно его вскрыл и прочел?
— Знаю, — гасконец потупил взор, словно в чем-то каялся. — Это была она, наша общая знакомая…
— Мари?
— Да, Мари Мишон. Я застал ее вчера у себя в комнате, когда вернулся. Потом… хм… в общем, наутро ее уже не было. Письмо лежало в моей комнате и, увидев его, я тут же отослал его с мальчонкой к вам сюда. А потом сообразил, что мимо письма Мари точно не могла пройти, очень уж любопытная особа. И эти капли воска на полу… в общем, уверен, она его вскрыла и прочла. Надеюсь, это не слишком страшно?
— Это страшно, шевалье. Из-за этого письма похитили молодую девушку. И теперь ей грозит опасность…
Гасконец громко хлопнул себя ладонью по бедру.
— Так я и знал, тысяча помойных крыс! Эта Мари — коварная бестия!
Значит, герцогиня не сбежала из Парижа, а все это время пряталась где-то в городе. Дождавшись возвращения д'Артаньяна, она переспала с ним — а как иначе объяснить некое смущение гасконца и тот факт, что пропажу Мари он обнаружил только утром, — вскрыла письмо, узнала о назначенном мне свидании. А дальше? Дальше просто. Лишившись всех своих обычных возможностей, но горя желанием мне отомстить, она пошла на сделку с графом Рошфором. Как именно это ей удалось — я не знал. Но она попала прямо в яблочко! Граф, помешенный на Ребекке, ухватился за письмо, как утопающий за соломинку. Вероятно даже, этим Шеврез вымолила себе частичное прощение или защиту графа. Не важно. Важно то, что Рошфор, не дожидаясь субботы, выкрал Ребекку из дома на Королевской площади, а потом приехал разобраться со мной. Но в процессе разборок почему-то решил оставить меня в живых. Почему? Понятия не имею.
Фон Ремер нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Вид у него был еще более печальный, чем у д'Артаньяна, но вступать в наш разговор он не спешил.
— А у вас что случилось?
— Фсе есть плохо! — безапелляционно заявил немец. — Das Geld ist weg! [27] Денег не будет, нас обманули!
— Что значит, денег не будет? — рассердился д'Артаньян. — Так не пойдет, любезный! Уговор есть уговор! Я уже начал обдумывать покупку одного дома рядом с Гревской площадью, вы говорите, нас обманули…
— Я сделал все, что мог, господа. Но если это вас устроит, возьмите мою жизнь взамен! Я готов умереть!
Немец одним движением вытащил рапиру и протянул ее мне на ладонях.
— Убейте меня, господа! Я недостоин жить! Я нарушил данное слово, потерял честь. А жить без чести невозможно!
— Не горячитесь, фон Ремер, — остановил я его причитания резким жестом. — Лучше объясните подробнее, кто украл наши деньги!
Рассказал тевтонец следующее. Представителям ганзейского союза, которые и собирались вручить драгоценности кардиналу Ришелье, сундук не достался. Его перехватили люди Альбрехта фон Валенштайна, герцога Фридландского и Мекленбургского, имперского генералиссимуса и адмирала флота, одного из самых богатых людей в Богемии. Именно они и устроили охоту за фон Ремером и нами, в том числе.
К моменту нашего приезда настроения в посольстве сменились на прямо противоположные. Фон Валенштайн требовал от Фердинанда возврата займа, который тот брал на войну с протестантами в Силезии, Ангальте и Дании. Но у Фердинанда денег не было, зато они еще имелись у ганзейских купцов, которые своими (точнее, нашими) руками и доставили их прямо к месту назначения.
Купцов быстро перерезали, тела их спрятали. Человек фон Валенштайна —
