И никто тогда не понимал, что происходит — ну не было тогда даже в разведке профессиональных культурологов, специалистов по менталитету различных народов, относящихся к разным цивилизациям, или, говоря уже, специалистов по межкультурным коммуникациям, своего рода переводчиков между разными цивилизациями.
Лейтенант Асагуро, командир 3й роты 1го батальона 126го полка. Из протокола допроса.
Насколько мне известно, около 6.00 из штаба дивизии, в ответ на наше сообщение о высадке русского десанта, пришел приказ: "Отвести все боевые отряды в Камиэсутору, который должен стать последним рубежом обороны". Однако пока я и другие офицеры пытались восстановить командование над отрядами ополчения, русские оседлали все дороги, контролируя их пулеметно — минометным огнем. Во вверенной мне роте к этому времени осталось в строю 20 солдат. Ваши корабли обстреливали нас из больших пушек, ваши самолеты бросали бомбы и летали совсем низко, над крышами, что вызывало панику среди жителей. И у меня, как у подавляющего большинства людей, не было сомнения, что когда вы захватите город, то поступите с населением точно так же как мы в Китае, с вражеской деревней, оказавшей сопротивление.
Это подтверждалось судьбой господина мэра. Нет, он не собирался требовать от вас капитуляции — фраза "положить оружие" означала всего лишь предложение перемирия для спасения мирного населения! Когда господин Мацуда, единственный кто вернулся, рассказал, что господин Абэ в ответ на свои слова был застрелен на месте русским офицером, как и господин Ямагути, пытавшийся обнажить саблю, то стало ясно, что русские не пощадят никого. Тогда и было предложено, всем боеспособным мужчинам вместе с остатками гарнизона прорываться по дороге к Камиэсутору, а всем прочим готовиться к смерти. Нет, я не был в Китае! Но слышал не раз, что когда войска входили в партизанскую деревню, то всем мужчинам отрубали головы, женщинам после группового насилия вспарывали животы, детей насаживали на колья. Таковы законы войны, для побежденной стороны!
Как я попал в плен, и отчего не самоубился? Был оглушен близким разрывом. А когда очнулся, вокруг были ваши солдаты. Я единственный наследник в семье, мои два брата погибли, в Индии и на Кварджелейне, и мои престарелые родители в Нагасаки умрут от горя, прошу это учесть!
3 июня 1945. Возле Торо, Южный Сахалин.
Замполит шел по поселку, даже не злой, а, не знающий на каком свете он находится — не далее как четверть часа назад он руководил снятием повесившейся японской семьи, состоявшей из старой женщины, видимо, бабушки, молодой женщины, и четверых детей, 'на глаз', где‑то от трех до девяти лет отроду. Старший политрук (прим. — в альт — истории унификации званий политработников не было — В. С.) видел в своей жизни многое, он принял первый бой, обороняя Одессу в сорок первом, потом защищал Севастополь, потом полгода лежал в госпиталях, потом форсировал Днепр, Вислу и Одер — но сейчас его трясло, и от увиденного, и от непонимания его смысла.
Он знал — что у японских "благородий", самураев, принято резать себе живот, потерпев поражение, это как у наших проигравшихся голубых кровей, пуля в лоб. Но жители этого поселка, страшно бедного по советским меркам, ну никак не тянули на японское дворянство (ну что за халупы? Уж на что у нас без роскоши живут, но чтоб в такой собачьей конуре, и с семьей? Ну может еще, по первости, но на второй, третий, ну пятый год любой хозяин себе обязан справный дом поставить)! Да и не было ни у кого из самоубившихся распоротого пуза — вешались, топились, детям головы разбивали! Зачем?
Он слышал, что в Германии — Геббельс в бункере в Берлине со всей семьей, и детьми сдох, им яд дал, сам застрелился. Это еще как‑то понять можно, "чем вспоминать, что был подобный папа — уж лучше стать с пеленок сиротой", ну вот представить, что у Гитлера дети были бы, в малолетстве, и наши бы не тронули — и как им после жить, когда вырастут? Но этим‑то простым японцам с чего нас так бояться?
Да и глупо к тому же. Чем детей убивать, и самим следом — так, цинично говоря, лучше за углом притаиться с вилами или топором, чтобы как враги войдут, хоть одного успеть с собой… Да и те мужики с дубьем, могли ведь спрятаться и внезапно броситься, или мирными поначалу притвориться и вдруг напасть — все равно погибли бы все, но и у нас могли бы быть потери. Ну а так, пробежать метров четыреста, сколько там было, под плотным огнем, шансов нет никаких, там одна ЗСУ может роту выкосить, ну а батарея их, еще минометы, и под две сотни ПК и АК? Будто для японцев и победа была не важна — а лишь бы самим умереть. Зачем?
И тут политрук заметил старика японца, спокойно чинившего сеть возле своего домика. Замполит сорвался, слишком уж велик был контраст между этим тихим кошмаром повесившихся мирных людей и этим стариком, буднично занимавшимся привычным делом. Он сам толком не помнил, что он кричал старику, что‑то вроде: 'Что у вас, гадов, творится — детей повесили, а, ты, старый хрен, которого черти обыскались, небо коптишь!'. В конце концов, офицер 'выпустил пар' — и собрался идти дальше, дел было полно. И тут старик, невозмутимо слушавший его крики, спокойно спросил, на не слишком плохом русском, хоть и сильным акцентом: 'Ваше благородие, Вы хотите знать, что случилось?'.
Старший политрук был поражен — но, придя в себя, и, объяснив рыбаку, что к советским офицерам так не обращаются, попросил объяснений. Оказалось, что рыбак родом с севера Хоккайдо, в 80–е годы прошлого века перебрался жить во Владивосток, где и ловил рыбку — а, заодно научился говорить по — русски. Так он и жил — до 1904 года, когда Божественный Император повелел всем японцам вернуться на родину, перед самой войной. После войны рыбак перебрался с семьей на южный Сахалин, или, как его называли сами японцы, Карафуто.
— Дед, так скажи толком, что произошло?!
— Понимаете, вы, русские, считаете себя таким же народом как и все прочие. А мы, японцы, избранные Богиней Аматерасу. Находимся под ее покровительством, и нами правит ее прямой потомок, Божественный Микадо. И за все время от начала времен никогда еще враг не вторгался на священную землю Ямато, разве что во времена Хубилая — но захватчики тогда же были истреблены Божественным гневом.
— Дед, это‑то тут причем?! Я тебя совсем не об этом спрашиваю!
— Понимаете, это законы мироздания, в которых не сомневается любой японец. Которые не нуждаются в доказательствах — само сомнение, это уже кощунство! Боги насылают на Японию природные бедствия — но зато обязуются быть на нашей стороне в споре с любыми низшими народами. И когда чужие, варвары, гайдзины топчут нашу землю — это означает лишь одно. Боги отвернулись от нас, и больше не защищают наш народ. А когда рушится мир, зачем жить? Так сказал нам староста, и мы должны были выполнить его волю!
