Пока Андрей распалившись высказывал, все это падре с крайней степенью удивления взирал на него, раскрыв рот и не в силах произнести ни слова. Но наконец он справился с собой и проговорил.
— В столице Империи есть церковь?
— Есть.
— Откуда вам это известно?
— Пленный орк рассказал.
— Что еще вам известно?
— Ну о том, что людям не возбраняется носить крестики, вы знаете. Правда не золотые, в основном деревянные, иногда особым любимцам медные или даже серебряные. Ага, про серебряные крестики я вижу вы не знали. Так вот им в жилищах не возбраняется хранить даже иконы, мало того иногда господа, даже дают им воск, чтобы делать свечи, но это опять таки поощрение за примерное так сказать поведение. Пару таких икон тот пленный видел сам и не скрываясь восхищался их красотой, хотя на его взгляд все люди уродливы, но хорошую работу он оценить все же смог.
— И вы ему поверили?
— Вот только не надо, падре. Какой ему был смысл врать, это же не государственная тайна. Он просто болтал обо всем, о чем придется, сначала на языке степняков, потом переводил на язык империи.
— Но для чего?
— Я хотел выучить их язык.
— Но за столь короткий срок невозможно выучить язык, тем более орочий. Я ведь сам как то пытался, еще по молодости, но за два года, я едва едва сумел изъясняться на их языке, а теперь подозреваю забыл и то не многое, что постиг.
— Это не важно.
— Нет важно, — заупрямился падре.
— Хорошо. Не хотелось мне, чтобы об этом кто либо знал, но перед вами откроюсь. Наверное у меня дар, я не знаю как это еще объяснить. В общем я ничего не забываю, запоминаю все. Могу даже дословно вспомнить какую мне пела колыбельную мать, каждую колыбельную, мимику, слезы матери, когда я своим плачем не давал ей спать, а ей после бессонной ночи предстоял рабочий день. В общем все.
— Господи, да возможно ли такое?
— Как видите возможно.
— Но когда это проявилось?
— Это было всегда, — убежденно солгал Андрей. — Просто пока я был маленьким, то считал, что все люди таковы, когда подрос и понял, что многие не помнят того, что было всего лишь вчера, понял что отличаюсь от других, но мне не хотелось отличаться и быть каким-то особенным, вот я скрывал все это.
— Неисповедимы пути Господни.
— Аминь. Падре, сейчас речь не обо мне.
— Ну да. Ну да. Так о чем это мы?
— Об армии орков.
— Почему вы уверены, что империя придет?
— Вот видите. Только что я рассказал вам о своих выводах и вы все благополучно забыли.
— Да, да, конечно. Вы считаете, что покончив со всеми врагами император орков непременно двинет сою армию на нас, ибо у него не осталось больше достойных врагов.
— Именно.
— И у вас, как я понимаю есть идея, как мы сможем их победить.
— Есть. Но есть так же и одна загвоздка. Церковь и ее верный пес, Святая инквизиция.
— Сын мой…
— Ну уж нет падре. Позвольте хотя бы в вашем присутствии называть все своими именами. Я искренне верую в Господа нашего, но инквизиция не заслуживает иного имени. Вы и сами знаете, почему все новое пресекается на корню. Все дело в знаниях. Церкви нужна послушная паства, а образованные люди представляют опасность, потому как именно у них может возникнуть инакомыслие. Именно поэтому, все хорошо образованные люди священники. Но даже в вашей среде время от времени появляются, те кто восстает против существующего положения. Вот например, вы сами. И как поступает церковь с теми кто решает оспаривать их власть. Она уничтожает их. Или вы забыли, как мы познакомились. Так что давайте не будем о пустом.
— Хорошо, продолжайте.
— Так вот. Пойти в лоб я не могу, потому что это верная смерть. Значит нужно найти место, где инквизиция не будет иметь той силы и влияния как везде. И там оставшись без бдительного присмотра начать подготовку к битве с империей.
— И вы нашли такое место?
— Да. Оно не так далеко отсюда. Кроусмарш. Баронство, которое вот уже не один десяток лет не может обрести своего хозяина, хотя по площади подстать графству.
— Что вам известно о Кроусмарше?
— Ни чуть не меньше, чем вам, падре. И то, что вам кажется невозможным, вполне можно сделать возможным. Деньги у меня есть, теперь уже есть. Немного трудов и Кроусмарш превратится в уединенный уголок. А тогда…
— Сын мой, вы ошибаетесь.
— В чем?
— Вы считаете, что если инквизиция не любит бывать в северных пограничных областях, то там изобилуют трусы, которые испугаются смерти от рук орков. Но это ошибка.
— Я знаю, падре. Инквизиция имеет много братьев способных держать оружие и не боящихся смерти. Просто лучшие из них находятся на южной границе. На севере позиции инквизиции слабы, потому что северные орки не представляют опасности, ибо не имеют ни какого сношения с цивилизованными орками, более того между этими странами и ими находятся степные племена, а они находятся с ними в непримиримой вражде. Я так же знаю, что меня оправдали только потому что, не захотели предавать меня суду, потому как все пограничье буквально молится на меня и моих людей, после того рейда по стойбищам орков. Я понимаю, что за мной будут постоянно присматривать и уж для моих то владений найдутся пара тройка братьев, не робкого десятка. Но давайте будем решать проблемы, по мере их поступления. Падре. Поверьте, еще год назад с небольшим, я почти спокойно воспринял бы то, что недавно узнал. Ну или почти спокойно. Я просто решил бы для себя, что не дамся в руки орков и погиб бы на поле битвы. Но не теперь. По большому счету мне было плевать на всех. Хотят двигаться в пропасть, ну и пусть их.
— Что же изменилось?
— Все. У меня появились друзья, готовые за меня умереть, у меня появилась жена и сын, которых я люблю настолько, что готов рвать жилы ради их благополучия. Вот за них я готов пойти далеко. Очень далеко.
— Сын мой. Вы говорите, что вам плевать на всех. Но как же те кого вы не знали, но шли на верную смерть ради них.
— Возможно я все же изменился, гораздо больше чем думал. А возможно и нет. Ведь идя в тот рейд, я думал в первую очередь не о людях, а о тех кто остался в крепости, о братьях по оружию и в первую очередь стремился облегчить их участь и снять осаду с крепости. А еще я бился за тех кто пошел за мной, за их веру в меня и преданность мне.
— А может все же что-то другое? Подумай, ведь тебе дарован дар.
— Не путайте падре. Мне дано помнить каждого человека которого я видел в своей жизни, дано помнить каждую травинку, на которую я обратил свой взор. Но я не говорил, что мне дано все знать. Я просто помню и даже не всегда знаю как можно воспользоваться тем что я помню.
