Господин де Ла Фер, так никогда и не понявший, что же такое женщина, по прошествии лет, вспоминая эти события и излагая их красивым почерком в тетрадке, решил поправить жизнь и устроить Констанции душераздирающий, прекрасный и трагичный конец, раз уж все равно, как он считает, меня нет на свете, какой с чудовища спрос…
Наверное, он слишком хорошо обо мне думал.
Я куда страшнее, чем он воображает. Именно в Бетюне меня один-единственный раз с полным правом можно назвать демоном.
Я не стала убивать госпожу Бонасье… Зачем делать чужую работу? Тратить очень дорогой и, поверьте, трудно доставаемый яд? Достаточно немного подождать, чтобы это сделал сам господин д'Артаньян. Честолюбивый, тщеславный, искренне любящий свою прелестную Констанцию д'Артаньян.
И мое доброе сердце истекало сладкой отравой мстительного наслаждения, когда я слышала, как она изливалась в своей горячей любви к гасконцу:
— О, как я люблю его, как люблю! За него я готова вытерпеть самые лютые испытания! Он — весь смысл моей жизни, мое дыхание, стук моего сердца. Значит, Вам известно, сколько я выстрадала, потому что он говорил Вам, как сам страдает! Но страдать ради него — блаженство!
— Да, блаженство, — охотно поддакивала я, думая: «Милая малютка, посмотрим, как через полгода потускнеют твои блестящие синие глазки, поникнет вздернутый носик, или я не миледи, у ног которой лежали толпы кавалеров. Люби его крепче, люби… Забывай себя, отдавайся вся… И однажды ты увидишь, как легко перешагнут через твою любовь… Вот это и будет самая страшная кара для тебя и моя месть для него, несчастная овечка… Потому что ни он, ни ты не знаете жизни, как знаю ее я… Я пожалела Фельтона, тебя я не пожалею. Ты любишь его, и он любит тебя, сейчас самая страшная буря с громом и молниями не оторвет вас друг от друга, но подожди, нудный мелкий серенький дождик размоет нерушимый мост между двумя сердцами, обрушив твое чистое, верное сердце в пропасть. Не хотела бы я быть на твоем месте… Люби его крепче, малютка!»
— И к тому же мои мучения скоро кончатся, — щебетала госпожа Бонасье. — Завтра или, быть может, даже сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.
— Сегодня вечером? Завтра? — Эти слова вывели меня из задумчивости, я опять включилась в разговор: — Что Вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?
— Я жду его самого, — горделиво воскликнула Констанция.
Так рано встречаться с д'Артаньяном в мои планы не входило.
— Его самого? Вы ждете д'Артаньяна сюда?
— Да, сюда.
— Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели вместе с кардиналом, — напомнила я замечтавшейся госпоже Бонасье. — Он вернется сюда не раньше, как город будет взят.
— Вы так думаете? — с загадочным видом воскликнула молодая женщина. — Но разве есть что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера?
О да, для этого благородного и честного дворянина нет ничего невозможного. И ничего святого тоже.
— Я не могу Вам поверить! — покачав головой, сказала я.
— Ну так прочтите сами! — госпожа Бонасье достала письмецо.
Почерк был мне знаком. Ну конечно, Мари де Роан, вдова де Люинь, герцогиня де Шеврез.
«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит Вас, и навестит только затем, чтобы вызволить Вас из тюрьмы, где Вам пришлось укрыться ради Вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.
Наш милый гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему благодарны за предостережение».
Ну что же, письмо было достаточно определенным. Цепочка: королева — герцогиня де Шеврез — мушкетеры — и т.д. прослеживалась вполне отчетливо.
Но вот монастырь придется срочно покинуть — это не то место, которое мне теперь нужно. Если тут скоро будет д'Артаньян, то и три друга появятся вместе с ним, а я еще не совсем готова к этой встрече. Надо над этим подумать, когда останусь одна.
— Да-да, — подтвердила я, — в письме все ясно сказано. Известно Вам, что это за предостережение?
— Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.
Поистине королева и ее окружение просто уверены, что мир крутится вокруг Анны Австрийской, а злодей-кардинал только и делает, что ломает голову, как бы напридумывать побольше козней для нее. Поменьше бы лезла она в политику, в которой ни черта не понимает, а побольше бы старалась понять собственного супруга, который был без памяти от нее поначалу, пока королева-инфанта не обнаружила весь свой редкостный ум.
— Да, наверное, это так.
За окном послышался топот скачущей лошади.
Госпожа Бонасье бросилась к окну.
— Ах, уж не он ли это?
Я осталась лежать, лихорадочно придумывая пути отхода. Опять я безоружна, а д'Артаньян при шпаге, несправедливо.
— Увы, нет, — вздохнула госпожа Бонасье, отходя от окна. — Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… останавливается у ворот… звонит…
Я вскочила с постели и потянулась к платью.
— Вы вполне уверены, что это не он?
— Да, вполне, — разочарованно подтвердила госпожа Бонасье.
— Вы, может быть, не разглядели?
— Ах, по одному перу его шляпы, по кончику его плаща я узнала бы его! — вздохнула госпожа Бонасье, но снова выглянула в окно.
Понятно, безнадежный случай любви. И чем привлек этот наглый мальчишка субретку Кэтти и госпожу Бонасье? Может быть, именно наглостью? Все-таки насколько различаются вкусы…
— Вы говорите, этот человек идет сюда? — спросила я, выпутываясь из юбок.
— Да, он уже вошел, — сообщила она.
— Это или к Вам, или ко мне.
— Ах, боже мой, — взглянула на меня госпожа Бонасье. — Как Вы взволнованы!
— Да, признаюсь, я не так доверчива, как Вы, — подтвердила я. — Я всего жду от кардинала…
— Тише! — прислушалась госпожа Бонасье. — Сюда идут. Вошла настоятельница.
— Это Вы приехали из Булони? — обратилась она ко мне.
— Да я. Кто меня спрашивает?
— Господин, который приехал от имени кардинала, но не хочет называть себя.
Странно, мое письмо еще в пути. Кто бы это мог быть…
— И желает меня видеть?
— Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.
Госпожа Бонасье с тревогой смотрела то на меня, то на мать-настоятельницу.
— В таком случае, пожалуйста, попросите его войти, сударыня, — попросила я.
— Ах, боже мой, боже мой! — испугалась Констанция. — Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие.
— Боюсь, что да, — не стала разочаровывать ее я.
— Я оставлю Вас с этим незнакомцем, — заспешила госпожа Бонасье, — но, как только он уедет, я, если позволите, вернусь к Вам.
