вытаскиваю магнитофон.
— Что это? — спрашивает Лида, внимательно глядя на магнитофон.
— А на что похоже? Слушай.
Я мечтательно улыбаюсь и нажимаю клавишу воспроизведения. По комнате разносится вкрадчивый сексуальный голос. Ни одна девушка не устоит. Это же Джо Дассен.
«Aux Champs-Élysées
О Шамп Элизе»,
— поёт он.
Лида хмурится.
— Джо Дассен. Нравится? Мне на день рождения магнитофон подарили. Прикинь? Здорово, да?
— Погоди, это всё, что у тебя для меня есть? — спрашивает она, упирая руки в бока.
— Есть Высоцкий. Мы с ним в один день родились. Годы разные, конечно. Но день один. Классно, да? Пинк Флойд. Стена. Слышала? Убойная вещь вообще!
— Выключи, — хмуро говорит она. — Давай-давай, выключай. У меня от музыки голова болеть начинает.
Я выключаю и убираю магнитофон в сумку.
— Жалко. Но больная голова нам не нужна.
— Ты издеваешься? Зачем дурачком прикидываешься? Тебе это смешным кажется? Ты не понимаешь, что именно я от тебя жду?
— А ты? — смеюсь я. — Ты понимаешь, чего от тебя жду я?
— Получишь ты сладкое, не переживай, но только после того, как расскажешь всё, что разузнал.
— Ну, тут просто сладким не отделаешься. Мне прямо приторно должно стать. Ты меня просто затрахать должна за эту инфу. Каписко? Ферштейн?
— Ты на каком языке говоришь?
— На языке агента под прикрытием.
— Так, — она начинает терять терпение. — Хватит уже словоблудия. Если есть, что сказать, говори. Если нет, пошёл вон. Так понятно?
— А ты сурова, Лидия Фёдоровна. Любовь Яровая, прям-таки, новая инкарнация. Кожанки и маузера только не хватает. Ладно, не горячись. Есть, что сказать. Операцию назначаю на субботу.
— Какую операцию?
Она наклоняет голову и смотрит исподлобья.
— Какую ещё операцию?
— Ну, не аппендицит же. Будут все главные действующие лица. Будут липовые накладные. Будет колбаса. Дохрена колбасы. Левой колбасы. И баблос будет.
— Что?
— Деньги, бабки, лавэ. Как ещё объяснить? Сок, живительная влага, на которую слетаются воротилы теневой экономики. Я не слишком поэтично изъясняюсь?
— Ты выпил что ли?
— Нет, я не пью. После травмы восстанавливаюсь, веду здоровый образ жизни. «Говорят что пить не в моде. В моде щас какой-то ЗОЖ». Слыхала такую песенку? ВИА «Ленинград».
— Ближе к делу!
Ага! Задрожала! Завелась, схватила инфу, заглотила, как хариус мушку. Мало! Недостаточно! Ты должна потечь, растаять, как карамель, как патока, сладкая девушка Лида.
— Ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан? Так ближе некуда. Я же тебе на блюдечке с голубой каёмочкой даю звёздочку страшного лейтенанта, а то и капитана. Прикинь! Подпольное производство, мясокомбинат, сбыт через торговую сеть, тысячи рублей еженедельно. Торговая мафия, цеховики. Спокойно, только не падай в обморок. И за всё за это тебе и нужно-то любить меня, распахнув сердце. Не только сердце, конечно.
— Так. Давай по порядку, — машет она головой.
— А куда эта дверь ведёт? — спрашиваю я, показывая на дверь, ведущую в смежную комнату.
— Она закрыта на ключ, там соседи живут. Не отвлекайся.
— Да я всё сказал уже. Я догадываюсь, как выйти на производство, узнать, когда и откуда завозится продукция и откуда берётся сырьё. Но сейчас пока твёрдо знаю, когда будет сходка. Тебе остаётся организовать захват, налёт или, как там у вас это называется.
— Когда?
— В субботу.
— В какую? — переспрашивает она.
— В эту субботу, двадцать шестого января восьмидесятого года, — чётко, как диктор, говорю я на случай если идёт запись.
— Во сколько?
— Нужно быть готовыми с самого утра, начало операции по сигналу. Я буду присутствовать и позвоню.
— Нужны доказательства, подробности. Иначе я не смогу добиться, чтобы выделили людей под операцию.
— Подробности появятся, когда возьмёте их с поличным. Это всё, что я могу сказать. Остальное сообщу только если операция пройдёт успешно. Сорри, Лида. Если вы лохонётесь и завалите дело, мне подставляться ни к чему.
— Так не пойдёт.
— Ну и ладно. Нет значит нет. Тогда пойду я. Не договорились. Я правильно тебя понял?
— Мне нужно ещё что-нибудь. Этого мало.
— Ну и аппетит у тебя. В общем, либо иди и обними меня. Либо я пошёл.
— Дай мне ещё что-нибудь, — настаивает она.
— Блин. Ты прям круче, чем железная Маргарет Тэтчер. Но, как бы там ни было. Я сказал всё, что хотел.
С кухни доносится свисток.
— Чайник, — говорит она. — Чай будешь?
— Ой, что-то не до чая, мне, Лида. Скорее окажи мне первую медицинскую помощь.
— Остряк, — бросает она и убегает на кухню.
Я подхожу к двери и тихонько нажимаю на ручку, и… она поддаётся. Прокольчик, товарищ лейтенант. Я успеваю заметить только телефон на столе, и тут же раздаются торопливые шаги. Это Лида возвращается с кухни. Я возвращаюсь на кровать и как только усаживаюсь, она сразу входит в комнату. Несёт чайник и кружки. Она ставит всё это на стол, а потом садится рядом со мной и обнимает одной рукой.
— Егор, — говорит она вкрадчивым, низким и очень сексуальным голосом.
Умеет же, когда хочет!
— Егор, не сердись. Но пойми моё положение. У меня начальник, он с меня шкуру спустит, если что не так пойдёт.
— Да что может не так пойти?
— Всё что угодно. Поэтому мне нужно какое-то подтверждение. Скажешь ещё что-нибудь?
Я поворачиваюсь к ней. Она совсем близко. Горячая, дерзкая, злая, жаждущая. Не меня, правда, а успеха. Ей движет далеко не жажда секса. Ну да ладно, что ж я не понимаю что ли?
— Иди ко мне…
Я притягиваю её к себе. Мы целуемся и падаем на постель. Мир сужается до каких-то двух жалких квадратных метров панцирной сетки, и мы летим в кроличью нору, перемещающую нас во вселенную, полную огня и горячего тягучего мёда.
Когда мы возвращаемся в действительность, лежим разгорячённые, нагие и обессилившие. Она курит, выпуская к потолку безразлично-равнодушные, геометрически точные колечки.
— Тебя не взгреют за то, что ты со мной трахаешься? — спрашиваю я.
— Нет, — равнодушно отвечает она. — Всем всё равно. В этом мире всем всё равно.
— Ты не хочешь меня, правда? Всё это только из-за дела?
— Неважно, чего я хочу, — говорит она. — Я е*усь с тобой, потому что мне нужна информация по делу. И я выжму её из тебя по капле. Тебе ведь нужно моё сахарное тело?
— И тебе плевать, что я несовершеннолетний?
— Плевать, — соглашается она. — Хочешь ещё?
Конечно, я хочу. Меня заводит, что она такая циничная, аморальная, но горячая, и то, что она тоже получает удовольствие. Пока заводит, а там посмотрим. Мы повторяем всё снова, а потом я проваливаюсь в дрёму, парю между явью и сном, и
