Едва рассвело, они стали собираться в путь. К Кондрату подошёл один их десятников:
— Какого чёрта взяли их в полон, сам не пойму. Из-за темноты, что ли?
— А что такое?
— Да старух полно.
— Заруби их, и вся недолга. Все равно татарам их не продашь.
— Кондрат, постой, — встрял в разговор Мишка, — не бери грех на душу. Тебе они не нужны — так отпусти.
— Эка удумал] — выругался десятник. — Где же это видано — полон отпускать?! Хотя бы выкуп получить.
— Кондрат! Всё равно их не продашь — отпусти. Деревня их сожжена, сыновья и мужья убиты. Куда им возвращаться?
— Известно куда — в соседние деревни.
— Вот! Придут и расскажут, что воины их на русский обоз напали. А не прошло и седмицы, как заявились в деревню русские воины. Женщин и детей в полон взяли, воинов убили, деревню сожгли. Как думаешь — будет ли у других воинов желание беспокоить наши земли, обозы грабить? Да они трижды подумают, чтобы на свои жилища беды не навлечь.
Кондрат подумал, хлопнул Мишку по спине. А кулаки у него пудовые, рука тяжёлая — тот аж присел.
— Мудр не по годам, как змей-искуситель. За то тебя Костя и жалует. Быть по-твоему.
Кондрат повернулся к десятнику.
— Слышал? Отпусти с миром.
Воины пошли по обозу, отыскивая старых, больных да калечных, — отвели их в сторону. Набралось изрядно.
Кондрат встал на сани.
— Эй, вы! Мы вас освобождаем, идите себе с миром. Соплеменники не оставят вас без крыши над головой. И передайте своим воинам и вождям — впредь так будет всегда. Ежели кто нападёт на наши деревни, сёла или обозы, сам будет наказан. Наше возмездие постигнет всех, и ваша деревня — только первая. Пусть убоятся! Хотят жить мирно — пусть торговать приезжают. Ну а если руки чешутся саблей помахать, так мы эти руки обрубим.
С этими словами Кондрат спрыгнул с саней. Пленные и воины слушали его речь с удивлением. Мишка, знавший Кондрата и ранее, подумал, что такой длинной речи от него он не слышал никогда.
Старухи, не веря в своё освобождение, потихоньку побрели по санному следу назад, к сожжённой деревне. Оглядывались сперва часто, опасаясь каверзы — не начнут ли русские в спины из луков стрелять? Так и ушли.
А обоз, вмиг полегчавший, отправился дальше, на Шадрино. Засветло еще встали на постой. Для воинов переход был плёвый, но освобождённых обозников и пленных надо было кормить, да и замёрзли они за день пути.
Всё-таки, с остановками и ночёвками, обоз добрался до Хлынова. Когда в городе узнали, что обоз с освобождёнными невольниками на подходе, то семьи купцов и ездовых вышли встречать его прямо к городским воротам. Радостные возгласы, объятия, слёзы радости.
Мишка слез с коня — так же, как и Савва. Они отдали поводья воинам и простились с Кондратом.
— Славные вы парни, ей-богу, — есть в вас жилка воинская. С удовольствием взял бы вас в свою сотню.
— Костя тоже обещал к себе в сотню взять, да не сдержал обещания, — смеясь, ответил Мишка. Потом серьёзно: — Не моё это.
— Жалко, хорошие бойцы пропадают.
А поутру Мишка проснулся известным человеком. Пошёл по городу, а купцы — в годах, с сединой в бороде! — первыми шапку ломают.
— Доброго здоровья, Михаил. Заходи, коли что надо, ко мне в лавку, за полцены любой товар отдам.
Приятно Михаилу — послужил городу и купечеству. Не забыли люди, что Михаил не бросил обозников в беде — сам от врагов отбился и помощь привёл. А ещё — он сам, один к амбару с пленными добрался, не дал вотяку его поджечь, замок сбил и полон выпустил.
— Молод, а храбр и разумен, — шептали за спиной.
— А главное — надёжен, — добавляли купцы. А купчихи говорили дочерям:
— И холостой пока. Вот бы нам в мужья такого — и тебе, дуре! Сколь говаривала — учи грамоту!
Даже больше того. Днём отправился Михаил на торг сани покупать — вместо брошенных в поле. Так мастеровые сами выбрали лучшие и отдали за полцены. Мишка был горд и доволен. Торговать удачно и состояние приумножать — это одно, а добиться, чтобы тебя серьёзные люди уважали — дорогого стоит. Люди ведь не дураки. Один обозник сказал, что видел в лесу, как Мишка с человеком своим — Саввой — отстреливался от вотяков. Воины из сотни Кондрата даже оговорились, что в Хлынов примчался на тягловой лошади без седла молодой купец, и он проводником до вотяков был. Опять же обозники клялись, что Мишка замок с амбара сбил да их освободил, не дав живьём сгореть. Так и выстроилась в людском сознании цельная картина происшедшего.
Конечно, не будь воинов, у Мишки ничего бы и не получилось. Но на то она и дружина, и сотники-воеводы при ней, чтобы жителей хлыновских защищать. Это как-то само собой подразумевалось.
Как-то при встрече Костя заметил:
— Ей-богу, если бы сейчас были выборы старшины купеческой, то тебя бы выбрали, несмотря на молодость.
— Зачем оно мне? Постарше и подостойней меня купцы есть, — возразил Мишка.
— Эх ты! Молодо-зелено! Удача сама к тебе в руки идёт, а ты нос воротишь. Парень ты фартовый, сколько знаком с тобой — каждый раз убеждаюсь в этом. Только смотри, удача — штука капризная. Отвернётся от тебя — не вернёшь.
Жизнь как-то наладилась. Торговля в лавке шла. Мишка раз в полгода посещал свою солеварню в Соль-Вычегодске, соль для продажи привозил, чтобы поездка пустой не была, а главное — деньги забирал. Не один раз благодарил в душе Костю Юрьева за подсказку насчёт промысла, подарок ему сделал — шлем с наушниками да бармицей, украшенной серебряной насечкой — подарок, достойный воеводы. Одно жаль — дед с бабкой одряхлели совсем, а потом один за другим и померли. Погоревал Мишка — ведь сиротой остался. Богат и удачлив, лавка с домом есть, а из родни на всём белом свете никого нет. Есть с кем трапезу разделить, пива попить — да с тем же Саввой. С ним после нападения на обоз Мишка вовсе сдружился. Друг — это хорошо, конечно, только родную кровь не заменит.
А недавно встретил на улице Тихона и не сразу узнал его — с русой бородкой и в чёрном монашеском одеянии. Тихон сам окликнул его.
— Михаил, ты ли это?
— Я. Тихон?
— Он самый.
Постояли, поговорили. На прощание Тихон велел кланяться Лизавете, посетовал, что давно её не видел. При упоминании о Лизе глаза монаха подёрнулись грустью, видно — по сердцу ему девушка пришлась.
Двое их теперь в доме остались — Мишка да Лиза. При спокойной и сытой жизни округлилась Лизавета, налилась женской статью. Готовила вкусно, в доме всегда прибрано, за прилавком в лавке — лучшего приказчика и не сыскать. Привык к ней Мишка. Намекали купцы при встречах с Михаилом о дочках своих на выданье, сулили приданое богатое. Только не по сердцу Михаилу была эта суета. Подумал, подумал он, да и предложил Лизавете замуж за него идти.
