Войдя, Лопухин не утерпел – щелкнул обезьяну по носу. Знай наших, игрушка пиратская.
До обеденного времени остался час.
Слева океан сверкал бликами, солнечные зайчики запрыгивали в иллюминаторы. Справа громоздился, ничуть не меняясь, осточертевший берег. Разве что зеленые лужайки стали попадаться чаще.
Видели еще одно селение – кажется, вовсе заброшенное. Три-четыре покосившиеся хибары, остов баркаса на берегу – и ни дымка над крышей, ни человеческой души. Жители то ли перемерли от зимних холодов, голода и болезней, то ли перебрались на новое место. Если подумать, то жизнь у потомков викингов совсем не сахар. Можно понять их неистовую жажду богатства и презрение к смерти. От такой жизни и себя перестанешь жалеть, и других.
Простить – нельзя, конечно. Но ведь не для мести этим убогим рыбакам судно прошло уже шестьсот миль вдоль гренландских берегов! И все еще нет достойной цели!
На побережье Исландии достойных целей сколько угодно, но нет целей доступных. Соваться в пиратское гнездо с одним суденышком – самоубийство. Против Рейкьявика нужна эскадра, и то успех дела не гарантирован.
Неужели Кривцов прав, уверяя, что найденной на баркентине карте гренландского побережья можно полностью довериться? Виденная сегодня деревня на карте отмечена – вот она. Нанесена, между прочим, от руки. Еще сутки хода, и откроется мыс Фарвель, крайняя южная точка Гренландии. На западном побережье этого несуразно огромного острова карта сулит с полдесятка относительно крупных поселений, забившихся в узкие заливы… может быть, пойти туда? Или попытать счастья на Ньюфаундленде?
Но есть чутье, и оно подсказывает: с картой что-то не так. Вот лист с Исландией, вот с Фарерскими островами, а вот и Шпицберген – Свальбард. На Шпицбергене вообще не обозначен поселок с шахтой «Сифри Стурлсон» и порт, а на Фарерах якобы всего-навсего две деревеньки.
Какое уж тут чутье! Это логика. Происхождение карты – английское, но в исландских владениях англичанам известно далеко не все. Что в первую очередь поспешит нанести на карту норманнский пират? Маршруты купеческих караванов, удобные бухты для засад, владения собратьев-конкурентов. А что он не станет наносить?
Во-первых, свои собственные базы – они ему известны. Во-вторых, то, что среди российских уголовников именуется словечком «общак» – тайные гавани, базы снабжения и ремонта, созданные и поддерживаемые в складчину, в некотором смысле имущество всей пиратской республики. Те же шахты Шпицбергена – общак, причем доходный.
Карта показывает меньше, чем есть на самом деле. Отсюда следует лишь одно: надо и впредь тщательнейшим образом изучать берег, не лениться осматривать извилистые фиорды – где-то что-то должно быть.
А значит, приказание, отданное Кривцову по наитию, было правильным и в изменении не нуждается. Люди устали, но они потерпят. Русский человек умеет терпеть.
Как обычно, приняв решение, Лопухин ослабил узду для мыслей, и они поскакали вразброд. Неизвестно по какой причине вспомнился несуществующий континент, выдуманный Харви Харвиссоном. Вот уж воистину: кого бог хочет наказать – лишает разума. Страшно подумать, во что на самом деле превратилась бы вымышленная Химерика, существуй она на самом деле в относительной дали от Европы и в приемлемом для европейцев климате. Как будто мало одной Австралии! Кое-кто уже кричит о ее экономическом чуде. А если хорошенько разобраться, дело лишь в том, что туда слетелись все стервятники делового мира, хищники почище исландских пиратов, умеющие только одно: выжимать прибыль из всего, что попадается на глаза. Из природы, из недр, из наивной человеческой веры в лучшую долю. Из людей – в первую очередь. Газеты пишут, что чернокожее население Австралии уже фактически истреблено, эвкалиптовые леса сведены под пашни и овечьи пастбища. Дальше будет только хуже. Испоганив свой материк, не остановятся – пойдут искать новых земель, обзаведутся колониями, чтобы их сосать. И хуже того – заразят своим образом мышления весь цивилизованный мир. А нищие рабочие, погрязшие в беспросветной нужде, выдумают такую идеологию, что куда там мраксизму!
Нет, великое счастье, что никакой Химерики не существует! Она заразила бы мир куда раньше реальной, но далекой Австралии. Надо быть глупцом, чтобы верить, будто православная, исполненная высокой духовности российская цивилизация сможет сколь-нибудь долго противиться нахрапу новой идеологии – идеологии чистогана, успеха любой ценой, лисьей пронырливости и волчьей хватки. Не сможем-с. Идеализм хрупок, люди слабы. Любопытно, описал ли этот Харви в своей занимательной книжице для простаков то, чем стала Россия в его «дивном новом мире»? Вот уж, надо думать, печальное зрелище…
Хотя с какой стати ему думать о России? У каждого свое отечество.
Лишь у мраксистов его, кажется, нет – так их учит Клара Мракс. Однако же вызвался добровольцем Аверьянов и многие другие! Как они объяснят это самим себе без душевного раздрая? Мстительным желанием убивать норманнов? И только-то?
Вряд ли. Тут нечто большее, но скажешь им об этом – огрызнутся в ответ и не поверят. Ни один не поверит.
Да и черт пока с ними! Они станут проблемой потом, не сейчас!
Еще не проблемой России, но уже проблемой статского советника графа Эн Эн Лопухина…
Сейчас проблема только одна: нет достойной цели, пусты гренландские берега. Ползет текучее время, бегут дни. Есть опасность не застать «Победослав» в Гонолулу. Кривцов уверяет, что любой грамотный штурман проложит курс от Азор до Сандвичевых островов в полосе попутных пассатов. Для «Победослава» это лишняя тысяча морских миль, но проигрыш в расстоянии обернется выигрышем во времени. Баркентине же придется иметь дело со встречными ветрами.
Солнечный зайчик скользнул по обезьянскому чучелу, поплясал на потолке и пропал. Вошел Еропка, зевая и потягиваясь со сна. Последние дни бездельник только и делал, что набивал брюхо да спал. Никто ему в этом не препятствовал и меньше всего граф, молчаливо благодарный слуге за лечение и уход. Лодырь беззастенчиво этим пользовался.
– В портки скоро не влезешь, – заметил ему Лопухин. – Ишь, брюхо-то наел.
Еропка немедленно скорчил плаксивую физиономию.
– Отощал ведь я, барин, на каторжных-то харчах. А только неправда ваша, нету у меня брюха.
– А то я не вижу. Чем бы тебя занять, а? У меня в каюте дюжины две книг на исландском языке, я их еще не смотрел. Возможно, среди них и «Одиссея» есть, как ты думаешь? Двойная польза – заодно язык выучил бы.
Слуга только засопел – знал по опыту, что вопль «да на что мне исландский язык, барин?» повлек бы за собой лишь реплику о пользе просвещения, дивно сросшуюся с приказом. Поэтому Еропка предпочел сменить тему, благо повод имелся:
– Меня господин Кривцов прислали. Просят вас наверх.
– Так бы сразу и говорил.
Кривцов оказался на мостике. Молча протянув Лопухину бинокль, он проронил лишь одно слово:
– Мачты.
Лопухин долго всматривался в горизонт. Мешали солнечные блики. Растрепанное облачко собралось было закрыть ненадолго солнце, но раздумало, проплыло мимо. И все же Лопухин увидел.
Не мачты – верхушки мачт. Ну и глаза у Кривцова! Хотя, наверное, чужака обнаружил матрос, сидящий в «вороньем гнезде»…
– Пустое, вряд ли мы его догоним, – высказал мнение граф.
– Пусть уходит, – согласился Кривцов. – Но откуда он идет?
И Лопухин молча обругал себя за недогадливость. В самом деле, если корабль уходит в открытое море, то есть прямой резон проверить место, откуда он предположительно отчалил.
Возможно, там ничего нет, кроме голых скал. Возможно, там песчаный или галечный пляж, где исландцы килевали свое судно. Возможно, там нищая деревушка и ничего более.
И все же есть шанс, что не придется огибать Гренландию в поисках достойной цели.
Похоже – последний шанс.
– Прикажете разводить пары? – спросил Кривцов.
– И немедленно.
Устье фиорда – узкое, стиснутое округлыми, отшлифованными древним ледником гранитными скалами, пряталось за крутобоким островом. Если держаться мористее, как сделает всякий капитан, не желающий распороть брюхо судна о камни или потратить уйму времени на промеры глубин, то пройдешь мимо и не заметишь.
– Хорошее место, – только и сказал Кривцов.
Лопухин молча согласился. Сама природа создала в этом забытом богом краю идеальное убежище. Правда, еще не доказано, используется ли оно пиратами.
Скоро все выяснится.
Паруса были убраны. Размеренно и неспешно дышала машина. Баркентина входила в устье фиорда малым ходом.
– Нашли, – вновь подал голос Кривцов. – Здесь их база.
– Почему вы так думаете? – спросил Лопухин. При всей своей наблюдательности он не замечал на берегах ни малейших признаков присутствия людей.
– Цвет воды. Это не речка несет в залив ил. Это портовая вода.
Моряку, надо думать, виднее. Лопухин не стал возражать, но лишь спустя пять минут убедился: Кривцов прав. Отливное течение пронесло у самого борта масляное радужное пятно.
