Раздел трофеев, кстати, тоже мгновенно стал для меня очередной проблемой. Чего, впрочем, стоило ожидать. Раньше-то у каждого воина добыча была строго индивидуальной – скока врагов убил, столько и обобрал. А в нашем племени поначалу получился этакий правовой казус: трофеи как бы делились на две неравные категории – те, что содрали с убитых в индивидуальном порядке, и добытые «колхозным» способом. Первые: целиком оставались у победителя. А вот те, что добывались коллективными усилиями, шли в общий котел и распределялись по старшинству и по мере заслуг каждого воина. А известное дело, у каждого человека есть собственное представление о своих заслугах, и оно редко совпадает с мнением других.
Но это было еще не главное зло. Главный корень наших бед был в том, что все наши победы были заслугой строевиков оикия, а сливки снимали разные засранцы, навроде меня.
К счастью, я вовремя это смекнул, когда оценил груду своей добычи рядом с грудой общей добычи после боя у Рогатой скалы. В том бою я завалил аж трех аиотееков и еще троих – мои ученики.
А следовательно, я как глава шаманской семейки (дураку ясно, что ученики в нее входят) имел право распорядиться аж шестью комплектами доспехов и оружия. И это чуть ли не одна шестая всей добычи. Доля, равная всему тому, что добыли ребята Кор’тека (тогда еще в ирокезы не входившие). И более чем изрядная по сравнению с долей каждого ирокеза-оикия.
Надо было видеть обиженные рожи Витька и Осакат, когда я в срочном порядке устроил очередной пот’лач и раздал все имущество соплеменникам. Этим двум шибзикам я разрешил взять на память о своих подвигах лишь по одному предмету из оружейного арсенала на выбор, но только не копья (им они на хрен не сдались, а вот нашей пехоте от таких копий реальная польза). Остальное пошло соплеменникам.
Врать не буду – жаба давила. Когда бронза и медь ценятся дороже золота, не так-то просто раздавать их направо и налево. К счастью, в душе у меня жила и другая зверюшка, которую я мог натравить на свою жабу-душителя, – очень трусливый зайчик.
Зайчик дрожал в моей душе, тонко намекая, что мне только и не хватает, чтобы племя начало смотреть на меня, как на какого-то олигарха и захребетника! Так что, как бы ни душила жаба – раздать все награбленное народу! Оружие, украшения, шмотки, котелки!
На празднике, раздавая барахло, я, конечно, отдал должное доблести своих учеников, добывших немалую долю раздаваемого имущества. Поднял им авторитет и добавил уважения. Но даже амулетов и шмоток демонстративно взять не позволил. Мне только первобытного семнадцатого года и последующего раскулачивания не хватало!
Впрочем, сейчас, глядя, с какой завистью смотрят улотцы на доспехи и оружие наших Старшин и лучших воинов, украшения и шмотки баб, а также котлы и чаши, я ничуточку не сожалел о содеянном. У их предводителя и еще парочки воинов тоже были аиотеекские копья. И видно было, как они гордились подобными трофеями. У нас же с такими копьями ходило уже две трети воинов! В одной только битве у Рогатой скалы мы взяли двадцать два копья да еще шесть штук притащили из диверсионного рейда. Плюс то, что раньше было у Лга’нхи! И кто тут, блин, спрашивается, крутой «лыцарь», а кто босота голоногая?
Ну а самое главное – мы разожгли костер и выставили угощение. Пусть не слишком богатое (увы), но зато наше. А значит, у этого костра хозяева мы, а гости – они. Значит, Лга’нхи произносит приветственную речь. А их командир первым начинает рассказывать свою историю. Маленькая дипломатическая победа, которую тут небось никто так и не оценил. (Где вы, Мордуй с Леокаем?! Как тоскливо мне иногда бывает без ваших хитрожопостей и подлян среди толпы этих честных и открытых индивидуумов!)
А дела в мире, собственно говоря, обстояли так. После того как мы отправились с торгово-дипломатической миссией, аиотееки сначала вновь конкретно наехали на Олидику. Собственно говоря, улотцы упомянули об этом только потому, что Осакат их об этом спросила, а так им было искренне и от всей души плевать, что происходит за пределами их царства.
Так что аиотееки наехали на Олидику, и хоть царство это вроде и устояло, боюсь, оправится оно от набега еще не скоро. Впрочем, чисто от себя предполагаю, что аиотеекам в горах особо-то делать и нечего. Их желанием было чисто пограбить, ну, может, еще подмять под себя сильный ремесленнический центр. Однако столицу – Крепость – им взять так и не удалось, а кормить войско и верблюдов в краю, где кормов мало, а большая часть хлебопашцев либо сбежала, либо оказалась вырезанной, было нечем. Так что они ушли и, снова обойдя хребет со стороны моря, вновь наехали на Улот. Михкай, предводитель улотцев, долго и нудно описывал битвы и сражения, в которых он лично участвовал. Но, к сожалению, как личность, не обладающая особо широким кругозором, про общее положение Улота поведать не мог. С его слов, после отражения набега Великий Улот стал еще более величественным, его воины еще более воинственными, а лично он, Михкай, дослужился аж до предводителя пяти десятков воинов, добыл огромные трофеи, получил в награду от Леокая стадо коз, халат и…
Судя по тому, что такого «негения» назначили командовать разведывательным отрядом после всех боев и разборок, с кадрами у Леокая была напряженка. А исходя из собственного знания и опыта общения с воинами-улотцами, я даже знаю почему. И знание этого факта очень пригодится мне на переговорах о дальнейшем будущем ирокезов.
Короче, Улот тоже устоял. Горные перевалы и ущелья оказались непроходимы для кавалерии и пехоты противника, особенно в условиях, пусть и по местному мягкой, но зимы. Когда верблюжатники поняли, что ловить им тут нечего, они отхлынули из гор и всерьез занялись берегом.
Как я и предсказывал, прибрежникам пришлось очень несладко. Враги вдруг заполонили весь берег, и жителям прибрежных поселков, привыкшим веками жить на одном месте, оказалось просто некуда бежать. Везде их настигали летучие отряды верблюжатников и либо убивали, либо брали в полон.
Часть наиболее отчаявшихся даже слиняла в горы, туда, где нет ни лодок, ни моря, где они будут чужаками, существующими на положении рабов. Впрочем, Леокай был умным малым, и он их принял. Уверен, не из-за человеколюбия, а имея в перспективе какую-то выгоду. Хотя приучить рыбаков и мореходов к землепашеству или работе в рудниках будет ой как не просто. Ну да зато, когда появилась необходимость послать отряд, дабы проследить путь врага и изучить перспективы его возвращения, Леокай быстро нашел экипажи для своих лодок и даже сами лодки. А последнее, полагаю, было намного труднее. Впрочем, зная жлобский и запасливый характер Кор’тека, не удивлюсь, что, даже удирая от страшных демонов, его соплеменники первым делом попрятали свои лодки и свое имущество, которое впоследствии Леокаю пришлось выскребать из них, как моллюска из раковины.
Затем я было раззявил пасть, чтобы выступить с ответной речью. И обломился – вместо этого пришлось выслушать версию наших приключений в изложении Лга’нхи, на правах Вождя взявшего нить беседы в собственные руки. Очень даже неплохо получилось, в смысле, послушать версию Лга’нхи о наших приключениях.
Что и говорить, а парень отдал мне должное, описывая все наши подвиги и приключения. Хотя на мой вкус, с чудесами в моем исполнении был явный перебор! Шехерезада какая-то получается, а я, блин, помесь старика Хоттабыча и доброго джинна, строящего города мановением пальца и создающего одиннадцать футбольных мячей вырыванием волоска из бороды.
Да и все мои мучения и размышления при продумывании планов, переживания, поиски ошибок, ожидание плохих результатов и сопутствующая всему этому нервотрепка, излагались фразой: «И тогда шаман Дебил спросил у духов, а духи ему ответили». И признаться, это было малость обидно.
Да и с невероятной крутостью наших воинов, повергающих целые армии во прах, а сами при этом почти не несущих никаких потерь, хоть это и было чистой правдой, тоже был явный перебор. Тот факт, что мы не упоминали потери союзников, а подчас забывали вспомнить и про их участие в битве, вообще-то, тут было делом обычным. Но без упоминания союзников фантастическая результативность наших побед вызывала вполне законное сомнение. Даже на роже недалекого Михкая начали вдруг пробегать какие-то искорки недоверия. И пару раз мне даже показалось, что он порывается усомниться в россказнях Лга’нхи. А усомниться в словах воина, а главное – Вождя! За такое тут не морды бьют, а головы раскалывают. И если эти дубины попробуют высказать хоть тень сомнения, наша мирная конференция мгновенно перерастет в кровавое побоище.
Так что я, сделав вид, будто обмен историями уже закончен, выступил вперед и, подняв чашу кислого противного пива, провозгласил тост, благо наши уже знали, что это такое, а чужаки пусть догадываются. И начал я с того, что, дескать, уходили мы с этих (почти этих) берегов практически голыми и босыми. И были мы никто и звались никак! И даже предки Там, за Кромкой, с нами бы не стали говорить, ибо потерявшие племя теряют и расположение предков! Грусть, тоска, пичалька! И все, что было у нас тогда, – это плохенькая одежда да хреновенькое оружие, доставшееся нам в наследие от аиотееков.
