Падут тотчас стихарь и требник сами,
Вот, уж и Цезарь под моими стременами
Спасается, меняя свой наряд!
Луга зеленые, цветы, поля пшеницы,
И облака, похожие на крылья голубицы,
И озеро, где водоросли дрожат,
Великий океан, зеленой гидры чешуя,
Леса, шумящие вокруг прозрачного ручья,
Маяк вдали, звезда в предгорьях темных,
Узнают про меня, промолвив очень тихо:
Да, это дух возмездия пришел великий,
Тот дух, что скоро демонов прогонит!
Джерси.13 ноября 1852.
Оружие повсюду в провинциях хранится.
И лжет престол. И тот, кого здесь называют принцем,
Судить спокойной совестью, не опуская глаз!
О, змеи лживые, вы душу мне порвали,
Ужасные и мерзкие, так крепко повязали,
Что гром и молнии застыли в небесах.
Секут солдаты женщин на улицах немых.
Свобода, добродетель скажите, где же вы?
В изгнании! И в страхе, по трюмам кораблей.
O, нации! Где ж ваши прекрасные сердца?
Ядра́ повстанцам мало от пушек подлеца,
Гайнау заряжает их головками детей.
О, русские! Дрожа, в потемках вы брели,
По Петербургу крепостным, рабом родной земли.
Цель вашего хозяина – огромная тюрьма;
Россия и Сибирь – О, царь! тиран! вампир!
Две половины эти твой составляют мир:
Уныние и сокрушенья тьма.
В Анконе от смерти кварталы трясет,
Добрый папа Мастай свою паству сдает,
«Огонь!» – бойцы услышат вновь и вновь,
И Симончелли гибнет, за ним и все другие,
Последуют, не дрогнув, апостолы святые;
И, умерев, идут, туда, где есть Господь.
Святой отец, ты на руках одерни рукава!
И в обуви твоей кровь жертвы запеклась!
А отравитель – папа не зря к тебе приник,
Кто следом тут умрет? И сколько здесь смертей?
А знает это тот, кто вводит паству в тень,
О, господи! Не пастырь ты, мясник!
Италия! Германия! Венгрия! Сицилия!
Европа старая в слезах, упадке и бессилии,
Их лучшие сыны мертвы, и нет отваги там.
На юге – эшафоты, кругом – гора костей
Луна вся в саване, и с каждым днем бледней,
Садится солнце в кровь по вечерам.
Суд инквизиции над Францией поникшей,
Бандит, прирезав их, воскликнул: «Все отлично!»
Париж униженный смывает кровь с икон,
Задушенная Франция – погибель и бессилье!
Слезами, криком, воплями разбужены в могиле,
Так хорошо! – кивнули Торкмада и Лобардмон.
Баттьяни, Шандор и Поэрио, вы – жертвы!
За право вы боролись впустую, это верно?
Взмахнув шарфом, Боден упал, как птица,
Скорбите на горах, и плачьте, кто в лесах!
Где божий был Эдем, у королей – тюрьма,
Венеция – гребцы, Неаполь – вот гробница!
На эшафоте вздернуты Палермо и Арад,
Веревка для героев, что подле баррикад,
Свободный, гордый флаг подняли в небеса,
Но скоро коронован уж будет Шиндерхан,
Тогда, как дождь ручьем течет по черепам,
И ворон клювом ищет кровавые глаза.
И будущее рушится, как сыплется песок!
Цари сбежали, с моря уж катится поток,
Народы! Горн звучит, заливисто и вольно,
Какое бегство! И войска, тотчас заметив,
Уходят в бурю и в сожженный пепел,
Все в ужасе. – Идем! – Господь промолвил.
Джерси, 5 ноября 1852.
А женщина? она мертва.
Мужчина тоже? Да,
И его кости пожирает кот.
И в теплое, дрожащее гнездо
Вернется кто-нибудь? Никто.
Птенцы зря разевают рот!
Пастух-то без вести пропал!
Мертва собака! И шакал
Уж ждет, глаза горят.
А за овчарней смотрит кто?
В том то и дело, что никто.
Жаль маленьких ягнят!
Сам он в тюрьме, в приюте мать,
Страданий не пересчитать!
И дом качает ветром,
И колыбель из лоскутов.
Кто там остался? Да, никто!
Лишь дети в платье ветхом!
Джерси. 22 февраля 1853.
И ночью глубокой, угрюмой, холодной,
Тень крылья свои простирает свободно,
В дворцах, охраняемых пушками справно,
Под теплым, из соболя покрывалом,
В кроватях покрытых шелками, муслином,
На облаке мягкой, пушистой перины,
За складками бархатных штор без зазренья,
И в удовольствиях до исступленья,
Под нежные звуки мечтательной арфы,
Где факел с дрожащим пламенем жарким
Не смеет светить на резной потолок,
Вы – граф Мопа, герцог де Сент-Арно,
Сенатор, префект, генерал, заседатель,
Ты, Цезарь, провинции почитатель,
Что грезил империей и создал ее,
Поспите пока!… – Каторжане, вперед!
Джерси, 28 октября 1852
O, трупы, говорите! Убийцы Ваши кто?
И кто вонзил стилеты в вашу грудь легко?
Сначала ты, ответь, что в темноте застыл.
Ты кто? – Религия. – Меня отец святой убил.
А вы? Мы – честность, добродетель, здравый смысл,
А кто же вас зарезал? – Да, церковь. – Кем ты был?
Я нравственность народа. – А кто избил тебя?
Присяга. – А кто в крови спит на исходе дня?
Я справедливостью была. – Ты помнишь палача?
Судья. – А ты, гигант в доспехах без меча?
Какая грязь прилипла к сиянью смельчака?
Я – Аустерлиц. – А кто убил тебя? – Войска.
Брюссель, 30 января 1853.
Книга II. Порядок восстановлен
Сенат
Играйте, скрипки и свирель!
На радость всех богинь,
И лейся звонко птичья трель.
Маньян пусть спляшет нам кадриль,
Сент-Арно – пасторель!
Подвалы Лилля
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Государственный совет
Огня, огня сюда добавьте!
И фейерверк в сады!
Ворота шире открывайте!
И пойте-ка на все лады!
И дам на танец приглашайте!
Чердаки Руана
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Законодательная Ассамблея
Любовь нас призывает в путь,
И чтоб стать лучшим всяк готов,
Собрать свой мед, здесь почерпнув,
Как пчелки посреди цветов,
Невинность с женских губ!
Брюссель, Лондон, Бель-Иль, Джерси
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Отель-де-Вилль
Империя веселием согрета,
Обедает с вином и при параде.
Фейерверк на Елисейских где-то!
И если пушки требовались дяде,
Племяннику уже нужны ракеты.
Понтоны
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Армия
Сомнений нет! И нету скорби!
Церковный сторож во дворе,
Оркестр похоронный.
И если пылкость в кабаре,
То слава наша – в морге.
Ламбесса
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Судебное ведомство
Пируйте, убеждают пылко!
И друг, собрав свою лозу,
В беседке с радостной ухмылкой,
Имел хмельную гроздь в саду
И в погребе бутылку!
Кайенна
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Епископы
Его Юпитер вел всегда,
Он чтит успех и звездный ход,
Нальем! Священник дотемна
Очистит душу от забот
Стакан свой – от вина!
Кладбище Монмартр
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Джерси. 7 апреля 1853.
Рыданья, крики, скорбный стон.
Зачем заснул во мраке он?
Нельзя, чтобы он умер.
К чему тревожный этот сон?
Совсем он обезумел!
Свобода кровью истекла.
Коль умер ты, она мертва.
Шакалы стерегут твою судьбу,
И крысы, ласки – скверный сброд!
Кто разрешил тебе ложиться в гроб?
Они сожрут тебя в твоем гробу!
И рой народов всех предстал
Как погребальный строй … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
Кровавый Париж при свете луны,
Он грезит на братской могиле – увы! —
Трестайону хвала и почет!
Фанфары звучат. Веселей похвалы!
А революции – кляп в рот.
Она нестерпима для праведных душ,
Повергнута наземь, и некто Картуш
Смог больше титанов надутых,
А Эскобар смеется, да взахлеб.
И тянет на тебе, великий мой народ,
Все сабли этих Лилипутов.
Судья в халате, как барышник встарь,
Он продает закон … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
В наказанной Вене, в Милане,
В задушенном Риме поныне,
В замученном Пеште тернистом,
Волчица царит – Тирания,
Матерая. Бурая с золотистым.
В том логове по стенам – амулеты,
Она шагает важно по скелетам,
От Танаро до Вислы.
И подрастает там волчат помет,
Но кто ж еду сияющей волчице подает?
