— А я говорю, пошли. Ты продрогла до костей.
Сольвейг едва доплелась на трясущихся ногах до хижины, куда ее повел грозный старик. Это и впрямь была хижина, совсем непохожая на просторный хутор, где она жила раньше. У огня сидела старуха.
— Бера! — рявкнул дед. — Ты только посмотри на это!
Беру не пришлось упрашивать дважды. Она положила руку на плечо Сольвейг, усадила ее на свое место и завернула в шарф крупной вязки.
Сольвейг тряслась как в лихорадке и не могла унять дрожь. Впервые ее глаза наполнились слезами.
— Ее принесло течением, — объяснял старик жене. — В дырявом старом ялике. Я увидел ее сразу после восхода солнца.
Бера поставила в трясущиеся руки Сольвейг полную миску теплой похлебки из репы.
— Из Левангера? — прокаркал дед. — Ты оттуда?
Сольвейг резко покачала головой.
— Я уж подумал, что все, пропала ты с концами. Да, так и подумал.
— Еще супа? — спросила Бера, понимающе улыбаясь Сольвейг.
Девушка все еще дрожала так, что ей непросто было держать в руках миску, не проливая.
— Нет, правда. Не из Асгарда же она спустилась, — продолжал старик. — Боги вечно жалуются, что в Мидгарде плохая еда. Вечно хотят чего-нибудь получше.
— Олейф, ну ты и скажешь! — усмехнулась его жена.
— Он прав, — заметила Сольвейг. — Рыжий Тор забивал и жарил только собственных коз. Ой! — Она расправила плечи и посмотрела на престарелую пару. — Простите, что я не говорила ни слова. Мне было так холодно.
— Я понимаю, — мягко ответствовала Бера.
— Не из Асгарда, — повторил ее супруг. — И не призрак. Она не похожа на призрак.
Старушка ущипнула щеку Сольвейг:
— Разумеется, нет. Она такая румяная и хорошенькая.
— Но под этой крышей ей не рады, — сказал Олейф. — Отказывается называть свое имя. Отказывается рассказать, откуда пришла. Может, сбежала откуда.
— Ну, Олейф, давай садись в свое кресло.
— Сбежала, да? — обратился старик к Сольвейг.
Та глубоко вздохнула и закрыла глаза:
— Я иду вслед за отцом.
Брови Олейфа задвигались.
— На рынок? — спросила Бера.
Сольвейг покачала головой.
— Тогда продолжай! — приказал Олейф.
— В Миклагард.
— Куда-куда?
— В Миклагард. Великий город. Сияющий город.
Олейф сплюнул в огонь, и тот зашипел в ответ.
— До него тысяча миль, — объяснила девушка.
— Ерунда! — заявил старик.
— Правда! Миклагард лежит за страной Гардарики. Южнее.
— Верно, — язвительно заметил Олейф. — До него тысяча миль, а ты заснула, не добравшись до Трондхейма.
— Звучит как старинная история, — проговорила Бера.
— История с плохим концом, — добавил ее супруг. — Ты никуда не пойдешь, девочка моя. Ты поплывешь обратно домой.
— Нет! Не поплыву! — яростно ответила Сольвейг и, резко вскочив, шагнула к открытой двери.
Брови старика поползли вверх.
Бера встала между мужем и Сольвейг и похлопала по воздуху:
— Не так быстро, Олейф. Мы не слышали ее истории. Мы даже не знаем, как ее зовут.
Олейф фыркнул:
— Ну тогда я пойду позову Петера.
— Кого? — спросила Сольвейг.
— Петера. Молодого священника. Он подскажет, как лучше поступить.
— Нет, — запротестовала Сольвейг.
Бера прошаркала к двери и взяла Сольвейг за руку. Старушка всмотрелась ей в лицо своим туманным понимающим взглядом.
— Мы видели кое-что и похуже, — промолвила она. — Много хуже. На прошлой неделе море принесло маленькую девочку… она вся раздулась от воды. Да, мы жили так долго, что видели почти все. Присядь. Ты еще такая продрогшая и мокрая. Так как же тебя зовут?
Из-за их спин раздался храп.
Старый Олейф заснул.
В тот же миг Бера взяла Сольвейг за руку и повела ее из хижины.
— Сначала ты, а потом он, — тихо проговорила она. — Вечно с ним так.
Сольвейг уставилась на нее во все глаза.
«Я могу тебе доверять, — думала она. — Кажется, могу».
— Ну же, — улыбаясь, проговорила Бера. — Иди, пока можно. Он не так бессердечен, как притворяется.
И она вывела Сольвейг наружу.
— Я сильная, как солнце, — сказала она старушке.
Бера покачала головой:
— Не говори загадками, девочка.
— Я дочь Хальфдана.
— Хальфдана, — ободряюще подхватила старая женщина. — Что это за Хальфдан?
И тогда Сольвейг рассказала ей о своем отце, и о Харальде Сигурдссоне и о Стикластадире, об Асте, Кальфе и Блуббе… обо всем, почти обо всем.
— Может, боги хранят тебя, — сказала та. — Может, это они наполнили ветром твои паруса.
— У меня нет парусов, — ответила Сольвейг. — Только жалкая тряпка.
Бера махнула морщинистой рукой:
— Но именно с ее помощью ты добралась сюда. И может статься, я тоже буду тебе полезна.
— А куда вы идете?
— На рынок.
Сольвейг мотнула головой.
— Не торопись, — сказала ей старушка. — Иногда иди вперед, иногда в сторону, а порой и назад. Вот так люди и путешествуют. — Бера вновь взяла Сольвейг за руку. — Я жила здесь с рождения, и мне ведомо, кто приходит, кто уходит и куда кто направляется. Я отведу тебя к друзьям.
— А кто они?
— Турпин, Орм и его жена Ильва. Шведские торговцы мехом.
— Шведы?! — воскликнула Сольвейг.
— Ну а что они могут поделать? — возразила Бера. — Никто из нас не выбирал себе родителей.
— Мне казалось, что звероловы живут далеко на севере, — сказала девушка.
— Так и есть. Они приносят меха в Трондхейм, а торговцы везут их дальше.
— Куда?
— Они сами тебе это расскажут, — ответила старая женщина.
— Миклагард, — сказала Сольвейг торговцам.
Турпин, Орм и Ильва сидели на груде меха. Услышав ответ, они поджали губы.
— Миклагард, — повторила Сольвейг, надеясь, что в голосе ее было больше уверенности, чем в сердце.
— Тут замешан мужчина, да? — поинтересовался Орм.
— Ее отец, — объяснила Бера.
— Они все так говорят, — возразил тот.
Ильва взглянула на Сольвейг со смесью приязни и сожаления.
— Ты ведь не представляешь себе, о чем говоришь, — сказала она.
— Вы ведь туда едете? — спросила ее Сольвейг. — В Миклагард?
Все трое залились смехом.
— Миклагард, — еще раз повторила она. — За страной Гардарики.
— Да знаем мы, где этот город, — ответил Орм. — Нет, мы направляемся в Сигтуну.
— В Сигтуну, — сказала Ильва. — Через горы.
«Именно так шел и Харальд», — подумала Сольвейг. И, должно быть, ее отец.
— И через Швецию.
— Именно оттуда отплывают балтийские торговцы, — объяснила Ильва. — Из порта на озере Малар. Мы дойдем туда за четырнадцать дней.
— Вы возьмете меня с собой? — с жаром спросила Сольвейг.
Турпин покачал своей медвежьей головой из стороны в сторону и что-то прорычал про себя.
Орм и Ильва промолчали.
— Лишний рот, — сказал Турпин. — И все равно ты долго не протянешь.
Сольвейг щелкнула языком и сообщила ему:
— Я крепче, чем кажусь. Я могу нести свою долю.
Орм медленно поглаживал беличьи меха, на которых сидел, и осматривал Сольвейг с головы до ног: слишком юная, чтобы назвать ее женщиной, и слишком взрослая, чтобы быть ребенком, с глазами разного цвета — один серый, другой цвета фиалки. Он увидел, что она высока и крепко стоит ногами на земле. Увидел, сколько в ней решимости.
— Мне почти пятнадцать, — добавила она, распрямляя плечи.
— Ты умеешь что-нибудь? — спросил ее Орм.
— Умею вырезать, — тут же ответила она.
— Вырезать что?
— Рыболовные крючки. Иглы. Руны.
Орм посмотрел на своего брата, и Турпин ответил на его взгляд. Они оба были неразговорчивы и часто понимали друг друга без слов.
— У нас будет уговор, — сказал Турпин. — Всякий раз, как мы остановимся на привал, ты будешь вырезать что-нибудь до самого заката, а когда приедем в Сигтуну, отдашь свои поделки нам.
— Да, да! — радостно вскричала Сольвейг. — Я согласна!
— Для перевозки товаров у нас есть вьючные лошади, — пояснила ей Ильва. — Сами мы идем пешком.
— Что это? — спросила Сольвейг, указывая на блестящий коричневый кусок меха.
— Это темная куница, — ответил Орм, а затем указал пальцем на Сольвейг и ухмыльнулся: — А как насчет тебя? Как тебя зовут?
Сольвейг покачала головой:
— Я дочь Хальфдана.
Орм нахмурился:
— Когда мы дойдем до Сигтуны, тебе нужно будет найти судно, что плывет в Ладогу.
— Нет, — возразила Сольвейг. — В Миклагард.
— Балтийские торговцы плывут только до Ладоги, — поведал ей Орм. — И даже если ты дотуда доберешься, тебе придется договариваться с торговцами, что идут в Киев.
— Шаг за шагом, — сказала Ильва.
Турпин негромко проворчал что-то и встал со своего мехового трона из соболиных и беличьих шкурок, мехов желтой куницы, оленей и черного медведя.
