Впрочем, это была скорее отговорка – для самого себя. В острожке, где он прожил полгода и обрел «законную» жену, его считали живым покойником. Вполне вероятно, что за прошедшее время история его появления, женитьбы и неудачного «плавания» в мир мертвых стала известна не только жителям речки Песчаной, но и всем ительменам группы кулес. В этой связи рассчитывать на теплый прием там не приходилось – убить, конечно, не убьют, но… Кроме того, с ним были холопы, и Митьке не хотелось, чтоб они узнали о его превращениях и «смерти»: в конце концов, для ительмена быть живым покойником просто неприлично.
А еще Митька не желал себе признаться, что его тянет к камчадальской жене. У него большой выбор женщин, а Кымхачь не молода, не слишком красива и довольно груба, но… Но с ней можно говорить, ей не стыдно жаловаться на слабость, рядом с ней как-то спокойно. В общем, она не обругает и не прогонит, но вынуждать ее общаться с покойным мужем – это жестоко, она этого не заслужила.
Обо всем этом Митька размышлял на распутье: санный след, по которому двигался его маленький караван, вливался здесь в «столбовую» дорогу, которая, извиваясь среди кустов и холмов, вела с юга на север. Можно было свернуть налево, и, возможно, к вечеру они были бы в верховьях Песчаной: несколько дней ничего не решают, поскольку Энзель вряд ли тронется из Большерецка без опытного проводника. А можно было прислушаться к голосу разума и отправляться в обратный путь – направо, в острог.
Табак выгорел, служилый вытряхнул пепел на снег и крикнул спутникам:
– Кончай отдыхать – на Большерецк идем!
– Э, хозяин, там едет кто-то! – откликнулся один из каюров и показал влево. – Я видел!
– Врешь, поди, – засомневался рабовладелец, снова доставая кисет и трубку. – Однако давай подождем – может, знакомый кто?
Упряжка вдали то появлялась, то исчезала в складках местности. Вскоре можно было уже рассмотреть, что каюр сидит на нарте верхом, а не боком. «Однако, баба! – удивленно подумал Митька. – Чтой-то ее занесло в такую даль? Да еще, похоже, с грузом…»
Упряжка остановилась метрах в тридцати. Она действительно была груженой. И этот груз немедленно выпрыгнул на снег. Два меховых колобка, громко крича, принялись бороться, а третий задрал парку, приспустил штаны и, присев на корточки, стал справлять нужду. Каюр, утопив в снег тормоз и воткнув остол между копыльев, кинулся разнимать дерущихся.
Почти против воли Митька встал и пошел к ним:
– Что ты тут делаешь, Кымхачь?!
– Сдра-ствуй, Митрий. К Тавачу еду, – улыбнулась женщина. – Сильно медленно еду. Плохо слушаются малые.
– Не понял?! – оторопел служилый. – Ты что ж, по-русски говоришь?!
– Мало говорю. Сейчас забыла совсем.
– А раньше?
– Три… Четыре зимы в Большерецк жила. Потом домой ушла.
– То-то мне показалось, что я тебя раньше видел! А оно во-он что… А почему раньше не сказала?
– Зачем? – пожала плечами женщина. – Коско меня не спрашивал.
– Господи святый, что ж деется-то?! – запаниковал Митька. – А зачем тебя несет к Тавачу? Да еще и с детьми?!
– Люди сказали, к Тавачу приехал русский, – начала терпеливо объяснять ительменка. – Он ничего не берет, никого не бьет. Дает подарки, пишет для начальника про наша беда. Люди сказали, этот русский там был и там был. К нам, сказал, не поедет. Галгал звал людей самим ехать к тот русский. Никто не хотел. А я сказала: поеду! Захотелось мне.
– Да, я действительно сказывал в острожках, что, мол, после Тавача домой поверну… – растерянно подтвердил служилый. – Но как вы успели прознать?! Хотя время было, а путь все дни хороший… Дела-а… И ты, значит, собралась и отправилась? Но как… Впрочем, и то внятно, и се… Едино тока мне не внятно: чо с тобой делать-та?!
– Не знаю, – перешла на ительменский женщина. – Мой муж Коско был умный и добрый. Он бы обязательно что-нибудь придумал.
– Что-нибудь, да? – возмутился на том же языке бывший муж. – А детей зачем потащила?
– Их матерям не до них, а они еще маленькие. Ну, привязались ко мне – как бросишь? Страшно оставлять.
– Это почему же страшно? – заподозрил неладное Митька. – Что-то случилось?
– Нет еще, – качнула головой ительменка. – Ты вот всегда ругаешь женщин, говоришь, что они не так думают, как надо. А мы чувствуем. Не все, конечно…
– И что же ты чувствуешь?
– Беда будет. Наверно, война. Лигнурин хотят воевать с русскими. Наши кулес одни хотят, другие не хотят. Много людей погибнет, чувствую. Наши драться друг с другом будут. И с русскими, наверное. Решила: уведу детей к русским – живы будут.
– Что-то ты недоговариваешь… Впрочем, ты, оказывается, всегда так. Ну, допустим, заберу я тебя в острог… Жить со мной как с мужем ты не сможешь – для тебя Коско мертвый. Пускай я буду Митькой, а ты холопкой, но… Мне и пристроить-то тебя некуда – зимой-то. У моих холопов все битком набито. Если только кто-нибудь захочет взять тебя третьей женой? А дети? Даже и не знаю… Не продавать же тебя?!
– Продай.
– Ты и правда не возражаешь? А что, если в хорошие руки… Ладно, посмотрим! – принял решение служилый и спросил с последней надеждой: – Ты совсем не хочешь вернуться домой?
– Нет!
– Жаль.
Несколько дней пути до острога Митька наблюдал за взаимоотношениями своих холопов-каюров и Кымхачь. В целом эти молодые мужчины отнеслись к новой спутнице вполне доброжелательно, они даже помогали ей устраиваться с детьми на ночлег. А вот сексуального интереса к ней они не проявили, хотя камчадалы весьма любвеобильны. Можно было, конечно, прибыв в острог, хозяйской волей подселить ее к кому-нибудь в жилище, можно поставить ее командиршей над холопами, но…
Но Митьке отчаянно не хотелось портить отношения со своими рабами, поскольку явно приближались смутные времена. Кроме того, он едва утряс разногласия между четырьмя своими наложницами. Не было никаких сомнений, что если появится пятая, то они ее постараются отравить или извести каким-либо другим путем. В общем, и так у служилого забот было выше головы, а тут еще новая свалилась…
Увы, по прибытии в острог опасения полностью подтвердились. В первую же ночь юная холопка, отдышавшись после соития, жарко зашептала ему на ухо, что если он, хозяин, не прогонит новенькую, то она такое с ней сделает! В общем, надо было срочно куда-то пристраивать «жену» – и чего ее сюда принесло?!
Вместе с женщиной и детьми Митька отправился по знакомым. К сожалению, тех, кого он мог считать приличными людьми, было совсем немного. Да и не все они оказались на месте. А те, кого он застал, отказались от предложенного товара – дети слишком маленькие, а женщина… В общем, даже за символическую цену…
