— С дороги!
И даже тогда делать это очень осторожно — несмотря на малые года царевича Димитрия, уже сейчас было понятно, что крови он не боится, и в случае малейшей угрозы себе или своим братьям долго думать не станет. А еще он необычно хитроумен для своих лет, несколькими фразами буквально вынудив наследника князя–валии Малой Кабарды пообещать прислать к московскому двору нескольких мастеров–сыроделов. Дескать, так понравился ему свежий адыгейский сулугуни, что хочет вкушать его постоянно! Проехав сквозь воротную арку внутрь Кремля, Домануко Темрюкович сразу же увидел вдалеке того, о ком только что думал — будущий государь играл в «отбивалы» с младшим братом, слегка улыбаясь в ответ на его заразительный смех. Юный мальчик с непривычно длинной гривой серебристых волос, весьма красивый, немного странный… И очень опасный.
— Затворяй!..
Бросив невольный взгляд на горластого десятника воротной стражи, а потом и по сторонам, черкесский князь все же увидел кое–кого, кто явно не желал ему добра. Молодая, довольно богато одетая и очень даже привлекательная на вид челядинка стояла на нижней обзорной галерее Теремного дворца и буквально сверлила его глазами. И хотя она достаточно быстро отвела свой взгляд в сторону — он все же успел прочесть в нем ничем не замутненную ненависть. Пока же он искал того, кто может подсказать имя удивительно ладной красавицы, она бесследно исчезла, оставив после себя легкое сожаление и смутную тревогу — впрочем, и первое и второе достаточно быстро забылось. Мало ли тех, кто его ненавидит?
Меж тем, немного успокоившись, верховая челядинка Авдотья решила вернуться в покои своего господина. Близился полдник, досмотреть за которым есть ее прямая обязанность, к тому же, Димитрий Иванович закончил писать второй том своих «Сказок» и доверил ей разложить по порядку еще не сшитые в одно целое листы… Миновав охрану у дверей Прихожей, она прошлась по горницам, внимательно осматриваясь по сторонам в поисках грязи или хотя бы пыли, напоследок привычно поправив завернувшийся уголок ковра в Опочивальне. Вернулась в Комнату для занятий, взяв с одной из полок большую кипу исписанных удивительно ровным почерком листов, присела на широкую лавку, предназначенную для удобства посольских или приказных дьяков, приходящих в качестве временных наставников, и положила бумажную кипу себе на колени. Мелко перекрестилась, с немалым любопытством читая на первом листе указания своего соколика голове Печатного двора насчет картинок и прочих украшений будущей книги, затем осторожно его убрала, и начала раскладывать, сообразуясь с мелкими цифирьками по самому низу листов. Этот сюда, этот положим под него, следующему место наверху, а вот этот в сторонку… Работа спорилась, и листы постепенно укладывались в ровную стопку, начиная напоминать собой толстую рукопись без обложки — пока ей на глаза не попалось название очередной небывальщины:
— Сказ про то, как служивый из топора кашу сварил. Хмм?..
Когда через некоторое время в покои пожаловали два стольника с блюдами в руках и кравчий, надзирающий за ними, они весьма удивились — для начала тому, что поставец еще не накрыт скатертью, а затем тихому хихиканию, раздающемуся из дальних комнат.
— Грхм!
После нарочито–громкого кашля до них донесся непонятный шум и расстроенное причитание, затем появилась и сама «хозяйка» покоев -полыхающая нежно–розовым румянцем (и оттого ставшая еще привлекательней), с явными смешинками в серых глазах, а вдобавок еще и непривычно–приветливая.
— И тебе поздорову, Авдотья Фоминишна.
Бдительно пронаблюдав за стараниями стольников, а также за тем, как личная служанка наследника отщипнула по кусочку от содержимого всех четырех блюд, кравчий рискнул поинтересоваться у нее причинами столь удивительно хорошего настроения. А заодно, пользуясь представившимся случаем, и познакомиться чуть поближе — в Теремном дворце мно–огие ласкали взглядом столь поздно созревшую красавицу. Некоторые из малых и средних придворных чинов так даже прикидывали, не стоит ли им поухаживать за ней с самыми что ни на есть серьезными намерениями: хоть девица и перестарок, да и род у нее захудал, зато собою вельми хороша. К тому же, будущий государь к ней явно благоволит. С такой–то женой, да при правильном подходе, никакие враги при дворе не страшны!.. Увы, полюбезничать с далеко идущими планами у кравчего не вышло, ввиду прихода хозяина покоев. Чуть разгоряченного недавно окончившейся игрой, слегка запылившегося из–за нее же, и с едва заметным голодным блеском в невозможно–синих глазах — царевич Димитрий, коего все чаще и чаще начинали титуловать государем–наследником, стремительно прошел сквозь Прихожую, мимоходом кивнув на поклоны, поплескал водой в Опочивальне и вернулся обратно, скинув на ложе свой легкий кафтанчик, шапку и пояс с коротким клинком.
— Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослави нам пищу и питие молитвами Пречистые Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благославлен во веки веков. Аминь.
В отличие от других царских детей, наследник никогда не проговаривал трапезную молитву наскоро и кое–как — всегда четко и размеренно оглашая все положенные слова. Еще одним отличием было то, что сразу после молитвы все на краткое мгновение чувствовали Его благодать, незримою волною ласкового тепла проходящую сквозь тех, кто стоял рядом с царственным отроком.
— Кхм?..
Воспрянувший было духом кравчий исполнился весьма определенных мыслей, решив поиграть с верховой челядинкой если не словами, так хотя бы взглядами, да вот беда: смотрела она только на своего господина, причем не отвлекаясь на что–то другое. Пришлось слегка кашлянуть, в надежде, что это привлечет ее внимание. Что сказать — привлек!.. Вот только внимание это было не ее, а самого наследника: раздраженно бросив маленький нож и вилку с четырьмя зубчиками на стол, юный хозяин покоев весьма непонятно заметил:
— Бесчестие слуги пятнает и его господина. Или ты желаешь повести ее под венец?
Недоуменно вскинула голову Авдотья, удивленно переглянулись стольники, а кравчий, едва заметно побледнев, отрицательно замотал головой — в Теремном дворце уже и не осталось тех, кто бы не знал, чем именно может обернуться темнота в глазах истинного целителя. Или ложь, изреченная ему в лицо.
— Помни, кто ты есть, и кому служишь.
Промокнув краешки губ маленьким рушничком, царевич так же бросил его на стол, полностью потеряв аппетит. Мимолетный жест, наполненный удивительной властностью, и стольники с кравчим едва ли не бегом забрали полупустые блюда, не забыв напоследок согнуться в низких поклонах.
