«Какой актёр пропадает, – в сердцах думал Тауберт. – Ему бы в столь любимых англичанами трагедиях играть, хотя чем дипломатия не пиэса?..»
Плечи василевса поднялись, он уже смотрел исподлобья, однако по-прежнему не прерывал англичанина, только лишний раз кивнул.
– Из сообщения явствует, что кровопролитие достигло поистине ужасного размаха. Корпус его превосходительства генерала Шаховского рассечён надвое, его передовые части, Пятая и Шестая пехотные дивизии, понесли тяжкие потери. Погибла половина корпуса, и я не нахожу слов, чтобы выразить всю скорбь, охватившую меня при этих ужасных известиях.
Самым лучшим сейчас было хранить молчание и дальше, сдержанно и неопределённо улыбаясь, дождаться, когда посол израсходует весь запас никчёмных любезностей и скажет наконец, что ему по-настоящему нужно, но чаша терпения василевса переполнилась.
– Благодарю вас за расторопность, любезный лорд. – Привычка Арсения Кронидовича в гневе наклоняться вперёд и смотреть исподлобья была известна всем. В том числе и самому василевсу; взяв себя в руки, государь небрежно откинулся на спинку кресла, продолжая разглядывать богатырскую фигуру основателя династии. – То, что вы также получили весть о коварном и подлом нападении ливонцев на священные рубежи Державы нашей, заставляет поверить факту сего поистине ужасного вероломства. Нет, не брата нашего Рейнгольда и тем более не брата нашего Иоганна, но изгнанного с позором из столицы нашей генерала, решившего, быть может, половить рыбку в мутной воде. Мы не сомневаемся, что влекомый жаждой мщения фон Пламмет действовал на свой страх и риск, не имея на то высочайшего приказа, тем более что он, если мне не изменяет память, был уволен от прусской службы ещё при Морице-Иосифе?
– Ваше величество совершенно правы, – склонил голову посол. – Однако, ваше величество, осмелюсь подчеркнуть – случилось именно то, что может случиться, когда две армии выстраиваются одна напротив другой, быть может, по причинам весьма далёким от нападения друг на друга. Политическая демонстрация, оказание давления, сохранение государственного достоинства… а потом случайный выстрел или неосторожный дозор – и в дело вступают пушки, после чего уже невозможно разобраться, кто начал первым.
Моё сердце всецело принадлежит вашему величеству, и потому я, будучи осыпан вашими милостями, тщусь хоть как-то, в меру своих малых сил, донести до вас, государь, слово правды. Вам ведомо, что Брюссельский арбитраж обязан всеобщей конвенцией двадцать пятого года подробно разбирать подобные инциденты, могущие послужить воспламенению всеобщей войны. И, увы, присутствие в авангарде корпуса этих ужасных казаков отнюдь не послужит к укреплению позиции Державы Российской в оном.
Все знают, сколь своенравны и необузданны сии иррегулярные войска, на несоответствие коих цивилизованным правилам ведения войны не раз и не два со всем почтением указывал кабинет моей государыни. Фон Пламмет доносит о попытке регулярных частей русской армии захватить пленного, однако казаки… – Лорд Грили перевёл дух. – Простите, ваше величество, мне сию горькую откровенность, быть может, даже дерзость; рискуя навлечь гнев ваш, скажу, что казаки вполне могут склонить Брюссельский концерт к занятию позиции, противоположной взглядам вашего величества…
Мысленно Тауберт молился сейчас за сохранение государева терпения. Длинные и выспренние рулады англичанина слушать было совершенно невыносимо, и один только Господь ведал, чего стоило василевсу выражение вежливого внимания.
– Благодарю вас, лорд, за честные слова, – благожелательно проговорил Арсений Кронидович. – Поистине, счастлива сестра наша Анна, имея столь преданных и быстрых разумом слуг. Что же до прояснения, кто на кого напал… Не русские войска топчут ливонские земли, но так называемые волонтёры, сиречь наёмники фон Пламмета, чинят убийства и разорение на русской земле. Кто первым выстрелил, сокрыто туманом, однако факт, не отрицаемый даже ливонцами, – они, а не мы, массами перешли Млаву. И сия готовность немедля ударить лучше всех сказок о «несдержанности» наших регулярных войск или же храбрых казаков говорит о том, кто замышлял наступление. Прошу вас, любезный лорд, обязательно обратить внимание сестры нашей Анны, что действия наши по выдвижению войск к границам были обоснованны и своевременны.
Что до слухов о князя Шаховского потерях, то они преувеличены ливонской стороной, что немудрено. По нашим сведениям, хоть вероломство и помогло фон Пламмету расстроить первую линию войск наших, развить свой успех он не смог, встретив ожесточённое сопротивление югорских стрелков, муромских да олонецких егерей и рот суждальского полка. Снежная буря также не способствовала успеху предприятия. – Арсений Кронидович, хоть и несколько подался вперёд, говорил негромко и уверенно. Граф Тауберт сжал кулаки, запоздало подумав, что лучше, быть может, было притвориться, что о случившемся не известно ровным счётом ничего. Лорд Грили, к сожалению, не глупец, два и два он сложит легко: никакая конная эстафета не достигнет Анассеополя в такую бурю, электрического телеграфа в столице не имеется, от оптического же в такие погоды никакого проку, следовательно, сведения василевс мог получить только, как говорится, «из дипломатических кругов».
– Ваше величество поистине располагает источниками куда более подробными, чем мои, – учтиво поклонился Грили, и Николай Леопольдович за ширмами чуть плотнее стиснул зубы: он рисковал, очень рисковал донельзя ценным агентом, позволив государю чуть ли не слово в слово пересказать донесение Уорфилда. – Однако и вы, ваше василеосское величество, согласитесь, что события на Млаве придали всему делу совсем иной оборот…
– Совершенно с вами согласен, господин Грили, – приятно улыбнулся государь. – Оборот этот, к нашему глубокому прискорбию, чреват весьма тяжкими последствиями для европейского мира…
– Именно это в первую очередь заботит мою государыню, – подхватил англичанин.
– Нам отрадно слышать, что сестра наша Анна столь озабочена делами, далёкими от английских границ. – Терпению василевса всё-таки наступал конец. – Убеждён, что сие нападение и переход массами ливонских войск российского рубежа не оставляет нам иного выхода, кроме войны до победного конца. Честь России оскорблена и требует удовлетворения. С радостью предложу всем послам совершить поездку в действующую армию и на месте исследовать обстоятельства случившегося в ночь на тридцатое октября. Нет сомнений, что непредвзятое изучение всех свидетельств подтвердит: вина лежит на ливонской стороне. Мы долго, очень долго ждали ответа на Манифест наш от второго сентября, однако и Ливония, и опекающая её Пруссия отмалчивались. Так что, любезный лорд, очень скоро, к Рождеству – уж точно, мы будем сообщать свежие вести из Млавенбурга, хотя переданные телеграфом новости не столь надёжны, как посланные с фельдъегерем.
