- Я родом из местечка Михалки и все мы спокон веку зовемся Михальскими.
Выслушав его, я со всей возможной аккуратностью выписал на латыни грамоту, в которой мой придворный Казимир Михальский со всем его нисходящим потомством жаловался шляхетским достоинством. Поставив размашистую подпись, я взялся за вторую грамоту, и новоиспеченный нобиль стал обладателем фольварка Нойзен с моим высочайшим позволением прибавить к своей фамилии титул фон Нойзен. Потом на свет появилась третья грамота, согласно которой владельцем фольварка Хазен стал капитан фон Гершов.
- Клим приложи печать! - велел я притихшему Рюмину.
Клим, достав принадлежности, разогрел на пламени свечи сургуч и капнул по очереди на каждый документ, после чего приложил к ним мою печать. Подав Казимиру оба касавшихся его документа, я с трудом проговорил неожиданно хриплым голосом.
- Казимир, вот все что я тебе обещал. Если хочешь, можешь уходить прямо сейчас, никто тебе и слова не скажет. Но напоследок сослужи мне еще одну службу, расскажи этим господам, как лисовчикам удалось захватить великого герцога мекленбургского.
Казимир обвел глазами всех присутствующих и понимающе кивнул головой.
- Ваше высочество, - начал он, - прежде чем я расскажу вашим людям все, что мне известно, хотел бы сказать вам, что служба у вас была честью для меня, и если вы сочтете это возможным, я не хотел бы ее терять.
- Да будет так! - ответил я ему и почти крикнул, - рассказывай!
По мере рассказа бывшего лисовчика глаза Рюмина удивленно расширялись, а лицо фон Гершова напротив темнело. Наконец Казимир закончил свое повествование и замолчал. Кароль потрясённо стоял, напоминая лицом более мертвеца нежели живого человека. Наконец он с трудом произнес:
- Я должен был догадаться.
- О чем?
- Болек вел себя очень странно, когда выздоравливал. Я полагал, что ему было стыдно, что он не смог выполнить свой долг, защищая вас. Однако теперь понимаю, что на самом деле терзало его. Когда мы получили известия, что вы живы, я предложил ему отправиться с нами, но он отказался, отговорившись нездоровьем. Он и вправду не совсем оправился от ран, и я не предал этому значения.... Я убью его! - прорычал, наконец взбешенный Кароль.
- Нет! - возразил я, - твой брат оступился, но надеюсь, не лишился рассудка. Так что он, скорее всего уже покинул Новгород и ему хватит ума не посещать более Мекленбург. Как христианин я прощаю его и хочу лишь, чтобы он не попадался мне больше на глаза. Он сам выбрал свою судьбу и пусть идет по ней. Эти два фольварка я хотел подарить вам, когда мы вернемся домой. Ты свой получил, а причитавшийся твоему брату теперь получит Казимир.
- Я недостоин этой награды, - пробормотал удрученный Лёлик.
- Вздор! - возразил ему я, - здесь только один герцог и только он будет решать, кто достоин награды, а кто нет! И еще, послушай меня парень, я потерял почти всех, кто был со мной с самого начала. Нет уже Марты, где-то пропал Фридрих, погиб бедолага Манфред. Теперь у меня не стало твоего брата. Я скорблю о них всех, и не хочу потерять еще и тебя. Не хочу и не могу!
Кароль поднял глаза и попытался что-то сказать, но я не дал ему.
- Помолчи друг мой, иногда слова ничего не могут передать из того что мы чувствуем. Сегодня ты потерял брата и боль твоя еще слишком сильна. Если бы он погиб тогда, я бы ничего тебе не сказал и запретил бы говорить Казимиру. Я сам думал, что он погиб и искренне горевал по тому отчаянному мальчишке, что поступил когда-то ко мне на службу в Дарлове. Я не хотел помнить его другим, но господь зачем-то сохранил ему жизнь. Кто мы такие чтобы осуждать его замысел? Сейчас у меня дела, а вечером приходи. У меня родился сын, а я об этом и не знал. С кем мне еще разделить свою радость, если не с вами?
Растроганный моими словами фон Гершов вышел, следом за ним последовал и Казимир. Со мной остался только Клим, и я вопросительно посмотрел на него.
- А что с Мартой? - спросил он помявшись.
- Родильная горячка, - вздохнул я.
- А дите?
- Дочка, у матери пока побудет.
- Ну да, не чужая ведь, внучка... жалко Марту, хорошая была девка.
- Тебе-то откуда знать? Ты ее раз всего и видел.
- Ага, - согласился Клим, - всего раз, а девка все одно хорошая. Помянем?
- А есть?
- Обижаете, - грустно усмехнулся Рюмин и, достав поставец с серебряными стопками, налил какой-то прозрачной жидкости.
Мы, не чокаясь, выпили, и я закашлялся от неожиданности.
- Аквавит, откуда?
- Да Петерсон привез на "Марте" когда я из Стокгольма возвращался.
- Погоди, а что же ты пройдоха эдакий мне не рассказал сразу про сына?
- Так я подумал, что принцесса Катарина вашему высочеству и так отписала, так чего я лезть буду?
- Вот всегда бы вы так помалкивали!
- Дозволь войти княже, - раздался певучий голос за пологом.
- Входи Настенька, - ответил я, узнав голос своей ключницы.
Пока Настя входила, почуявший неприятный разговор Клим испарился за пологом, прежде чем я успел добавить что-нибудь к уже сказанному. Но я не обратил на его уход никакого внимания, поскольку во все глаза смотрел на вошедшую.
- Заходи Настенька, - повторил я еще раз, - мы с тобой и не поговорили толком, как вы приехали. Рассказывай, как добрались, не надо ли чего?
- Чудной ты человек князь, - проговорила она серьезно, - я к тебе пришла спросить, не надо ли чего, а ты холопку о том спрашиваешь, заботу проявляешь.
- Не говори так, знаешь ведь что ты для меня не холопка. Ты мне жизнь спасла, служишь верно, как же мне о тебе не заботиться?
- Ты князь мне больше чем жизнь спас, ты мне не дал в грехе пропасть, душегубством занимаясь. Да и на том дворе тогда, я чаю, и без моей помощи справился бы. Ну да, не будем о том, скажи, не надо ли тебе чего, может помыться после трудов?
- Что и баня уже готова?
- Ну, баня покуда не построена, однако слуг у тебя много, воды они дармоеды нагрели, лохань, какую ты ванной называешь, Клим вместе со всем припасом привез. Прикажи только, и все сделаем.
- И то верно, вели приготовить.
Не прошло и четверти часа, как Настя доложила мне, что ванна готова. Поставили ее в большом приделе моего шатра. Я быстро зашел за ширму загораживавшую здоровую бадью игравшую роль ванны и быстро раздевшись с наслаждением погрузился в воду. Настя тем временем подобрала мою одежду и, посетовав на ее заскорузлость кинула ее в чан.
Совсем запамятовал, - подал я голос из бадьи, - как гостья наша?
- Ксения-то? Все как ты велел, княже, место ей отвели, одежду подобрали, бог даст, никто ее не признает.
- А почто не спрашиваешь кто она да откуда, неужели не интересно?
