Ночная поездка по городу обернулась рядом приключений. На подъезде к расположению батальона капитана Дэвидсона неожиданно налетели на польскую разведку. Кинг не стал замедлять ход, когда по нам с двух сторон ударили из винтовок и автоматов. Я для острастки дал пару очередей по вспышкам у дороги и конфликт сам собой прекратился.
Потом, уже когда мы забрали капитана и направились к танкистам на Пушкинскую, из-за поворота в свет фар броневика выскочил 'Феркель' с пятью немецкими парашютистами. Крики, стрельба, ругань, опять скоротечные и без потерь с нашей стороны. А фрицам не повезло, когда наш броневик уже удалялся, второй очередью из 30-го калибра я удачно зажег 'поросенка' и срезал одного из десантников выскочившего в свет.
Но самым 'веселым', то есть до усрачки страшным, было выехать на Пушкинскую улицу и оказаться под обстрелом своих танков. Фугасный снаряд, выпущенный из короткоствольной пушки Шермана, пролетел мимо и взорвался позади, подняв в воздух тучу пыли и обломков. Первый выстрел я заметил, а вот о том, что был и второй, узнал лишь после разрыва снаряда уже перед бронеавтомобилем.
Все кричали благим матом:
— Jesus Christ!.. Fuck!.. Son of a bitch!.. Fucking idiots!.. — И Кинг, и Райт, и Дэвидсон ругались. Только я в ужасе молчал и пытался удержать на голове каску, пока Сэм маневрирует по разбитой дороге под артиллерийским обстрелом.
— Oh shi… WALL!! — успел выкрикнуть я за миг до встречи нашей многострадальной БАшки со стеной.
— Crap… My head… — застонал кто-то в боевом отделении.
— Тихо! — Сознание вернулось удивительно быстро, а слух — еще быстрее. Кто-то приближался, негромко стуча подошвами. — Кто-то идет… — Удивительно, нет криков, команд или разговоров, никто не бегает и не стреляет, даже Шерман обстрелявший нас — молчит. Попробовал я сместить стволы пулеметов, но башенку заклинило, тогда я выхватил из кобуры ПТТ и наградной Кольт из пустого гранатного подсумка. Стрельба по-македонски не мой стиль, но шквал огня на пару секунд я обеспечить смогу. Жаль Маузер на базе оставил…
В этот миг с двух разных сторон меня громко 'попросили' остановиться и поднять руки на немецком:
— Halt! Hende hoch! — Пистолеты уже в руках, так что хер вам, а не сдаваться. Откуда здесь немцы? А потом голос из темноты меня удивил. — Перселли, обходи справа.
— Не стрелять! — воскликнул я, боясь, что еще миг и меня в башне либо гранатой размажут, либо прошьют пулями. — Рейнджеры здесь, мы выходим! — Осторожно поднимаюсь над краем башни, но не высовываюсь полностью. Вокруг темнота, ни зги не видно, небо облаками затянуло. В бронемашине началось молчаливое шевеление, Кинг вылез через боковое окошко на свободу и обошел машину вдоль стены.
— Осветить лицо! — потребовал голос из темноты. — Иначе мы вас расстреляем из пушек!
— Нечем мне лицо освещать, черт побери! Я Пауэлл, первый лейтенант Майкл Пауэлл, командир первого взвода рейнджеров! Эдвард, это ты? — Кричать не хорошо, но черт его знает, вдруг командир третьего взвода и его незримый командир должны слышать все четко.
— Майкл! Не подстрели меня случайно, это я — капитан Гримвэй, и Эд здесь.
— Фу-у-ух… — тяжко выдохнул я расслабившись. — Кинг, все окей…
Спустя всего десять минут мы преспокойно ели горячее рагу и пили кофе с офицерами танковой группы из состава 33-го полка и командиром 32-го полка — полковником Доуном. Танкисты извинились за недоразумение с обстрелом и поздравили нас со счастливым исходом этого обстрела — мы живы и это хорошо.
Причиной же такой 'теплой' встречи послужили блуждания немецких десантников по тылам обороняющихся. А мы со своей наглой стрельбой вызвали подозрения и огребли чуточку 'счастья'. Но это лирика. Главное командиры были рады узнать, что в южной части города кроме известных им групп находится еще пять сотен солдат готовых в любой момент двигаться на прорыв. Они уже разрабатывали план по проведению этого прорыва. Мы с позволения Доуна подключились к обсуждению.
Замысел был прост — привлечь внимание противника к одному району, а на самом деле ударить и прорваться в другом. Цель наша — южное направление, таков приказ, а отвлекающий удар будет направлен на север — от железнодорожного моста. Для осуществления этого требовалось многое…
Для начала надо оставить в городе часть сил для создания видимости удара на север — и прозвучало это так словно кого-то надо принести в жертву. Мне категорически не понравился такой расклад. Да, понятно, если спасаться всем, то существует четко зримая опасность потерять всех — враги точно увидят, что отовсюду исчезли обороняющиеся. А потом эти обороняющиеся появятся на юге. Что случится? Правильно, со всех сторон на беглецов набросятся все и сразу. Это не вариант. Но без плана отхода для отвлекающих сил тоже нельзя.
Об этом, с разрешения старших офицеров, я и завел речь.
— Да, нельзя бросать тех, кто будет обманывать врага. После нашего прорыва отряды на севере и западе должны будут малыми группами просачиваться через окружение к генералу Роузу. — Ясно, плана спасения для смертников нет, в глазах Доуна немое сожаление с которым он уже свыкся.
Что же делать? Хм-м, есть у меня кое-какая мыслишка… Прошлым утром, в штабе у Роуза я слышал, что Попсуй-Шапко упоминал Пинскую военную флотилию, два отряда которой до последних пор находились на Киевской тыловой базе. Они проводили плановый ремонт, а с началом прорыва выдвинулись на Березину и Припять — в зоны своей ответственности. Значит речники где-то рядом! Должны быть рядом.
— Сэр, а что с речным флотом русских в этом районе? — Вопрос привлек внимание офицеров.
— Корабли речного флота находятся южнее, они поддерживают огнем дивизию союзников, доставляют им боеприпасы, вывозят раненых… — без особого интереса ответил начальник штаба 32-го полка и лишь через миг он дернулся, словно осознал что сказал. — Погоди, лейтенант. Речной флот! God damn! Может нам попросить их помощи для эвакуации отвлекающих сил? — Полковник Доун задумался.
— Это вариант. Но мы не можем с ними связаться по радио, мы вообще не можем пользоваться радио для связи, иначе наш план раскусят. А иных вариантов связаться с катерами я не вижу, на сигналы с берега они, наверное, даже не обратят внимания, а по берегу, мы не пройдем. — В словах полковника был смысл, но не весь.
— Надо попытаться, сэр. Если сможем установить контакт, то и отвлекающую группу сможем эвакуировать и с артиллерией на том берегу свяжемся, может и они помогут… — Гримвэй молчавший до той поры вступил в обсуждение.
— Да, надо пытаться…
Проклятье, труд помогает забыться, верно, а наша горячка помогает забыть и то, что делаешь сейчас! После совещания в штабе прошло уже четыре часа. И многое успело произойти. Хотя все сводилось к беготне и приглушенным крикам солдат и офицеров. Одним словом — аврал.
