капониру БТРа, который копали мои бойцы и сидя на корточках бубнили позывные своих абонентов.
Вот один из них, развернувшись ко мне, почти по уставу доложил:
— Товарищ командир! На правом фланге передовым охранением обнаружено и направлено к нам три "двуколки" с обозно-вещевым имуществом.
— Добро! Не сообщали каким именно имуществом?
— Нет. Сейчас дополнительно запрошу.
— Отставить боец, они быстрее сюда доберутся, чем ты будешь выяснять...
Подойдя ближе к ним, я с большим любопытством рассматривал настоящий раритет — полевой телефон этого времени, куда нас так неожиданно занесло. Он представлял из себя деревянный ящичек, покрашенный в защитный цвет. Крышка аппарата закрывалась на два латунных крючка, сбоку был прикреплен брезентовый ремень для переноски. А полевой кабель вообще поверг меня в шок. Это был чисто медный многожильный кабель, в нитяной изоляции. Почему-то всплыл в памяти бабушкин утюг, у которого сетевой шнур был как две капли похож на этот кабель. Как-то раз, когда бабушка что-то гладила, она нечаянно опрокинула стакан воды на шнур, который сразу замкнул проводку и в доме выбило пробку. Припомнив это, я спросил у телефониста:
— Слышь, боец! А что будет со связью если к примеру пойдет дождь?
— Так известно чего товарищ командир, мы из телефонистов посыльными станем! Чуть вода и готово, связи нет!
Ответ солдата поверг меня в сильное уныние. Получается, в это время, в Красной армии, дела со связью — швах! Как же управлять подчиненными подразделениями? Я стал лихорадочно вспоминать, что есть у меня во взводе из имущества связи. Первое — двадцать четыре километра полевого кабеля П-274м в полиэтиленовой, герметичной изоляции! Второе — шесть штук полевых телефонов ТА-57 и третье — три радиостанции Р-159 с блоками усиления мощности УМ. За этими размышлениями меня застал вызов по рации от моего комбата.
— "Помело", "Помело", я "Снег", как слышно? Прием!
— "Снег", "Снег", я "Помело", слышу "отлично", Прием!
— "Помело", я "Снег", нахожусь в тысяче метров на восток от вас. Вы меня наблюдаете? Как слышно? Прием!
Развернувшись почти на сто восемьдесят градусов, начал внимательно просматривать местность через бинокль. По грунтовой дороге, неторопливо, на восток шли наши солдаты. Их было человек сорок-пятьдесят. На нескольких носилках они несли раненых. Дальше, за обочиной дороги в кювете, увидел столб пыли и затем небольшую колонну из трех гусеничных машин.
— "Снег", "Снег", я "Помело", отлично вас вижу, как слышно? Прием!
— "Помело", я "Снег", сориентируйте меня!
— "Снег", я "Помело", через восемьсот метров вправо будет съезд на колею, по ней через двести метров будет мой НП. Как поняли? Прием!
— "Помело", я "Снег", понял Вас. Конец связи.
— "Снег", "Снег", я "Помело", впереди вас, за поворотом около взвода пехоты с раненными. Нам лишние бойцы не помешают! Как поняли? Прием!
— "Помело", я "Снег", понял вас. Конец связи!
Через несколько минут комбат снова вышел на связь.
— "Помело", я "Снег", как слышно? Прием!
— "Снег", я "Помело", слышу "отлично", прием!
— Я тут встретил "махру", у них пятеро тяжелых, один уже готов. Я приказал похоронить. Нам и так хватит без вести пропавших. Нужен транспорт до ближайшего медсанбата. У тебя что-то есть? Прием!
— "Снег", я "Помело", так точно есть! Сейчас пришлю три двуколки. Прием!
— Зачем три? Двух за глаза хватит!
— "Снег", я "Помело", третья с оставшимися бойцами пойдет на станцию за лопатами, БСЛок мало! Прием!
— Добро, "Помело". Конец связи.
Только я закончил говорить с комбатом, как к НП, скрипя и гремя подъехали три пароконные повозки. На каждой сидело по одному красноармейцу, с карабином за спиной и противогазной сумой через плечо. Первый боец натянул вожжи, и традиционным "Тпр-у-у!", остановил коня. Спрыгнув с сиденья и закрепив вожжи, он спросил:
— Товарищ командир! Где найти лейтенанта Куренного?
— Это я, товарищ красноармеец.
— Товарищ лейтенант! Красноармеец Шелудченко. По приказу командира батальона эвакуирую батальонное обозно-вещевое имущество.
— Красноармеец Шелудченко! Слушай приказ! Повозки разгрузить, на дороге в восьмистах метрах группа бойцов с четырьмя тяжело раненными. Раненых грузите в две повозки и отправляете в медсанбат. Третья повозка забирает сопровождавших бойцов и следуете на станцию, которая находится в километре на юго-восток. Ориентир — водокачка. На станции собираете все лопаты и пилы, любой шанцевый инструмент которые сможете найти. И мухой назад, нигде не задерживаться. Понятно?
— Да! Понятно! Разрешите выполнять?
— Разрешаю!
Не успел Шелудченко, разгрузить повозки, как к НП с ревом подошла наша техника, вся густо облепленная красноармейцами.
После остановки, они горохом посыпались на землю, и по команде старшего начали строиться. Пока они строились, считались, я быстро довел до капитана Избаша обстановку. В конце доклада я не удержался от вопроса:
— Товарищ капитан, а почему нам придали только две "Шилки"? Ведь у нас тут, танкоопасное направление?
— Ну-у... Избаш явно подбирал нематерные слова, чтобы довести свою мысль до меня. — Две "Шилки" придали Валентиру, там ...-полный п....ц! Еще одну придали Скороходову, это который из ЗРБ, одна осталась прикрывать дивизион, а что осталось в сухом остатке, отдали нам. Не ссы сынок! Мама новые трусы не купит!
После службы в одной из групп войск, Избаша безоговорочно отправили проходить службу в Союз. Прибыл он в соседний танковый полк, на должность начальника штаба артдивизиона, но в силу своего характера, не сошелся с командиром полка, и должен был быть уволен из рядов нашей славной Советской Армии. Наш Суворыч, неизвестно какими путями сумел добиться его перевода к себе, комбатом-3. Сам однажды слышал, как Нечволодов кому-то по телефону доказывал, что Избашу, с его-то опытом, полк можно дать, не то что, батарею...
Однажды, мне довелось слышать как повышал свое боевое мастерство наш комбат.
За время своей службы в группе войск, а это четыре года, провел он поочередно в 3-х военных городках на окраине крупнейшего полигона. Поэтому, их артиллерийский дивизион постоянно участвовал в проведении боевых стрельб, — то с мотострелками, то с танкистами или с десантниками. А поскольку не было такого, чтобы все они получали положительную оценку с первого раза, то и артиллеристы вместе с ними «гнили» на полигоне. И снарядов на эти цели Родина не жалела. Наряду, с положенным количеством артиллерийских боеприпасов загруженных в транспорт батарей, по «тихому» и устному распоряжению командира дивизиона в каждой батарее находилось и по 4-5 боевых выстрелов, «сэкономленных» во время больших учений, и,
