И мы сошлись посреди ячменного поля, на виду у двух армий. Два совершенно незнакомых человека, впервые увидевшие друг друга. Сошлись, чтобы выяснить, кто из нас круче, а заодно и на чьей стороне боги. Он даже не догадывается, что на моей стороне богов нет совсем. Следовательно, и его богам здесь делать нечего. Иногда мне кажется, что в каждой эпохе я выполняю какое-то задание. Может быть, в этой обязан убить знатного хетта во время поединка. Знать бы еще, чем он насолил своим богам.
У моего противника довольно светлая кожа и темно-русые волосы, длинные, до плеч. В быту хетты заплетают косу сзади, что для боя, как догадываюсь, не годится, мешает под шлемом. Цвет глаз не вижу, потому что глазницы затемнены. Не удивлюсь, если окажутся голубыми. Предполагаю, что хетты пришли сюда из Восточной Европы, скорее всего, из причерноморских степей, которые всегда были транзитным пунктом для кочевников Урала и даже Сибири, а потом смешались с местным населением, образовав новый этнос и взяв название аборигенов. По такому же принципу образуется Болгария, только название возьмут у пришлых.
Мой противник первым наносит удар. Размашисто, надеясь за раз решить поединок. Я мог бы подловить его на этой ошибке, но не стал рисковать. Отбил клинком сабли плашмя. Металл о металл звякнул звонко. Следующий удар был короче и в надежде на мою неповоротливость. Я успел отшагнуть и опустил саблю вслед за опускающимся мечом, словно боялся удара по ногам. Хетт купился и опять размахнулся от души, чтобы лупануть так лупануть. И тут я сделал широкий шаг вперед, ударил саблей по его кинжалу, отвлекая внимание, а свой всадил снизу под чешую в районе живота. У меня не было уверенности, что попаду под чешуйки, преодолею доспех, но получилось. Кинжал, как мне показалось, пошел даже слишком легко, почти не встречая препятствий. Я вогнал его по самую рукоятку, для чего пришлось прижаться к врагу чуть ли не вплотную. Я почуял свежий запах виноградного вина, которого, как предполагаю, чашу-другую дернул хетт перед боем и малость пролил на доспех, и услышал сдавленный стон, в котором удивления было больше, чем боли. Люди этой эпохи искренне верят, что боги не дадут в обиду, если хорошо к ним относишься. Натаскал богам жертвенных баранов или быков — и без страха нападай, на кого хочешь. Атеизм приходит к ним слишком поздно.
Я отступил на три шага, давая мертвому или смертельно раненному телу упасть ниц, что оно и сделало, сперва подогнувшись в коленях. Я поднял выпавший из руки меч с гардой и рукояткой из слоновой кости и вставленным в отверстие в навершие, большим, фиолетовым лазуритом. С обеих сторон камень выступал тщательно отшлифованными, округлыми боками. Закинул меч в трофейную колесницу, украшенную золотыми или позолоченными бляхами и полосами с барельефами, в которых хеттский воин, более крупный, разил копьем и мечом мелких врагов десятками. Изнутри к бортам колесницы были прикреплены два кожаных мешка с шестью дротиками в каждом, а у передней стенки стояли в специальной стойке два копья длиной метра два с половиной. И у дротиков, и у копий наконечники были из нержавеющего железа, причем делали явно на заказ, материала не жалели. Обычно кони нервно относятся к чужому человеку, но хеттские продолжали жадно срывать колосья ячменя, не обращая на меня внимания, пока не потянул за поводья, заставив следовать за мной. Я привязал поводья сзади к моей колеснице, отвязал свои и выдернул копье, после чего поехал на ней к своим воинам. Всё это проделал молча, буднично, без радостных победных криков, размахивания саблей или трясения копьем на трупом побежденного врага, как здесь принято. Эка невидаль — убить какого-то знатного хеттского воина!
Вместо меня заорали мои воины, расступившись, чтобы я смог проехать. Для них моя победа, особенно то, как быстро ее одержал — это знак богов. Теперь они не сомневались, кто выиграет сражение.
Зато во вражеском стане явно засомневались в своей победе. Это, видимо, понял хеттский командующий и, сразу после того, как к месту поединка подъехала колесница и забрала труп, отдал приказ остальным наступать. Колесницы, набирая скорость, двинулись в нашу сторону. Их было слишком много, двигались плотным строем, но все равно не помещались все в первой линии, поэтому часть ехала во второй. Само собой, с криками, гиканьем, свистом и прочими выплесками страха. Выглядело это устрашающе, особенно, если видишь в первый раз.
— Взять пики и присесть! — отдал я приказ, стоя на колеснице, расположенной позади фаланги и повернутой левым бортом к ней.
Пикинеры подняли свое оружие и, присев, уперли подток в землю и наклонили пики вперед так, чтобы наконечник был на уровне лошадиной груди. Большие щиты наклонили верхним краем назад, чтобы защитил от стрел, пущенных по наклонной траектории. Теперь перед скачущими колесницами были четыре ряда пик. Как ни стегай коня, он на такое препятствие не сунется. Лошади вообще удивительно пугливы. Мыши в сравнение с ними кажутся отмороженными берсерками.
Присели пикинеры не только для того, чтобы быть надежнее защищенными, но и чтобы не мешать двум шеренгам лучников, которые стояли позади них. Я махнул рукой — и сотни стрел полетели навстречу хеттским колесницам. Это были, конечно, не тугие, составные, монгольские луки и даже не длинные валлийские, но и враг был защищен слабее. Сперва стреляли по наклонной, потом — по прямой. В первую очередь целили в лошадей. На животных кожаные доспехи, усиленные деревянными, бронзовыми или железными пластинами, но уязвимых мест все равно много. У коня нет стимулов победить любой ценой, кроме длинного прута, который сейчас используют вместо кнута. Стоит стреле легко ранить коня, как он перестает слушаться возницу, несется туда, где безопаснее, или просто несется сломя голову в обратную сторону, подальше от того места, где ему сделали очень больно. В итоге шумный и грозный с виду вал затормозил, а потом и вовсе остановился, превратившись в свалку колесниц, в которой с треском ломались кузова, рвались постромки, ржали от боли лошади, орали люди…
Минут через двадцать вал схлынул, оставив перед нами широкую полосу из поломанных колесниц и убитых или тяжелораненных лошадей и людей. Уцелевшие колесницы, не более трети, улепетывали, огибая шеренги своих пехотинцев. Зуб даю, больше они в атаку на нас не пойдут. И не только здесь.
— Лучники, вперед! — скомандовал я, а когда они врассыпную заняли места перед фалангой, отдал второй приказ: — Пикинеры, встали!
Теперь первые три шеренги держали пики на весу параллельно земле, прижав древко правым локтем к телу. Четвертая шеренга была запасной, поэтому держала пики наконечником вверх, а при ходьбе несла на плече.
— Вперёд! — крикнул я и махнул рукой трубачам и барабанщикам.
Музыкальное сопровождение, точнее, какофония из громких звуков — обязательная составляющая нынешних сражений. Не победим, так потанцуем.
Фаланга двинулась вразнобой, фланги сперва отстали, но потом подтянулись, выровняв строй. Впереди был завал из колесниц и трупов, на преодолении которого строй опять нарушился, развалившись на небольшие группы. На месте вражеского полководца я бы ударил именно в этот момент. Он упустил возможность. Может быть, из-за отсутствия военного таланта, но, скорее, из-за непослушания подчиненных. Моя легкая победа, быстрый разгром отряда колесниц и вид надвигающихся рядов, ощетинившихся длинными пиками, сломил моральный дух вражеских воинов. Тем более, что половину их, если ни больше, составляли данники хеттов, которым было глубоко плевать на судьбу империи. Более того, многие, как догадываюсь, даже обрадовались, увидев, как громят их угнетателей.
Я как раз пытался перебраться на колеснице через завал из трупов, поэтому не сразу заметил движение во вражеских рядах. Мои лошади испуганно фыркали, почуяв свежую кровь, и не хотели идти по человеческим телам, пока не подогнал их сильными ударами. Переехав на кренящейся с борта на борт колеснице через препятствие, вдруг увидел, что вражеские армия резко сократилась — исчезли отряды, стоявшие на флангах. То есть, они исчезли только из вида, покинув строй и двинувшись вслед за уцелевшими колесницами. Крошась на флангах, хеттская армия быстро уменьшалась, а потом и центр развернулся и дал дёру, роняя щиты и копья.
