И в тот же вечер мы с Заком почувствовали, что потеряли что-то по-настоящему важное. Нам впервые за долгие годы даже не хотелось разговаривать друг с другом. И им и мной овладела какая-то апатия, и мы несколько дней не ходили на работу. Нам часто звонила Линда и докладывала о текущих делах. Иногда они с Захаром обсуждали какие-то мелочи — мне было откровенно неинтересно в это вникать.
Наследников у Рассела не оказалось. Особых средств тоже — остатки зарплаты за год работы в «Первой торговой компании Смита», что-то около двадцати тысяч долларов, машина, уцелевшая после пожара — она стояла на дороге, да куча обугленных дров. Все это было изъято властями штата — отделом по наследованию и завещаниям в пользу будущих покойников, что остаются без средств на похороны.
Только через неделю мы вернулись к делам.
«Винокурни Келлера-Коллинза» мы благополучно продали консорциуму из нескольких участников, выручив за свой контрольный пакет еще около двадцати миллионов. Джош Келлер остался президентом новой компании, за его будущее можно было не опасаться — если не начнет по своему обыкновению истерить и прикладываться к бутылке.
Мы выполнили перед ним все обещания, и он даже еще не сел в тюрьму за мошенничество. Хотя какое это было мошенничество? Так себе.
Главному мошенничеству еще только предстояло случиться.
Два месяца ничего интересного не происходило — рутина, а потом события понеслись с такой быстротой, что мы боялись за ними не успеть.
В начале января 1987 года Горбачев сделал еще один шаг к пропасти: вышло постановление Президиума Верховного Совета «совместных предприятиях». Называлось оно длинно: «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельностью совместных предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления». Закон был мутный и для зарубежного инвестора практически неинтересный — очень сложная процедура регистрации такого предприятия, отсутствие каких-либо прав для иностранного участника сводили его привлекательность для иностранцев к нулю. Но вот для тех, кто сидел у более-менее приличных денежных потоков — областных, краевых, республиканских администраций и комитетов партии — этот закон стал настоящим подарком.
Деньги у государства кончились для государственных структур и вдруг полноводными реками наполнили эти совместные предприятия, образованные при каждом властном центре.
Мы не спешили — возвращаться в Россию было еще рано.
Видимо, и Георгий Сергеевич, глядя на начинающуюся вакханалию в партийных органах, решил более не ждать: в середине февраля к нам в офис пришел незаметный человечек лет пятидесяти. Он назвался Брайаном Золлем и сказал, что очень хочет вложить в наше предприятие некоторые средства, любезно предоставленные ему венским Донау-банком под поручительство господина Павлова. Он заискивающе улыбался при каждой произнесенной фразе и старался произвести впечатление человека совершенно никчемного, но при обсуждении некоторых финансовых тонкостей выдавал суждения, более приличествующие акуле из лондонского Сити, чем неудачнику из Миддлтауна, которым он желал выглядеть.
Советское руководство в массовом порядке принялось освобождать сидевших в тюрьмах и психушках диссидентов, а у нас появилась новая задача: нам требовалось создать финансовую машину, которая позволила бы собирать сливки со всех глобальных рынков — от Токио до Лос-Анджелеса — и при этом скрывать от недремлющего ока надзирающих организаций наши действия.
Мы снова привлекли для решения этой проблемы ребят Бойда, уже совершенно освоившихся в разработке специальных приложений для фондового рынка. Новая программа связала в кучу все наше хозяйство и посредством модема позволяла отдавать распоряжения для любого инвестиционного счета.
Меня сильно тревожило, что мы предпринимаем какие-то действия, не сильно заботясь об установлении причин, их спровоцировавших. Мы были похожи на тех слепцов, что поймав осла за хвост, решили, что перед ними стоит устройство для извлечения мерзкого рева. Потому что не видели и не понимали, каким образом еще можно использовать предмет в руках. Так и мы: дергали за хвост, слышали рев, но сообразить, что еще на нашем осле можно что-то возить — не могли. Не додумывались. Но пока нас устраивал и такой результат. А с остальным мы разберемся позже.
Первая половина 1987 года запомнилась Захару как бесконечная вереница самолетов, гостиниц, городов, банков, лиц и дорогих костюмов. Я, оставшийся в Луисвилле — чтобы не дай бог, не упасть в очередном самолете на дно какой-нибудь Марианской впадины — сильно завидовал Майцеву, объездившему практически все развитые страны, учредившему без малого три сотни компаний.
На это он ухмылялся и заламывал руки, сетуя, что хоть и увидел в своих путешествиях так много разных женщин, что иному не увидеть и за три жизни, но все хорошо в меру и он с удовольствием готов предоставить мне возможность подменить его на несколько дней, а то и недель. Я тяжело вздыхал и отказывался, а Захар, чмокнув в щеку Линду и одарив очередными сувенирами Марию и Эми, мчался в какой-нибудь Париж или Йоханнесбург.
Брайан Золль между тем взялся за поиск и «воспитание» наших «золотых мальчиков». За пару недель он где-то нарыл десять человек. Внешне ничем не похожие, никак не связанные, кроме склонности к риску и бешеного желания разбогатеть, из разных уголков США, а двое и вовсе иностранцы, они еще не знали, какое им уготовано будущее. Двое трудились на заводах, один был военным, двое — государственными чиновниками, один врачом, один — коммивояжером, один школьником-троечником, а оставшиеся две женщины — домохозяйки. Одна из Сиэтла, другая из Орлеана, того, что во Франции. Возраст кандидатов распределился так: от семнадцатилетнего школьника из Алабамы до пятидесятилетнего сельского врача из Висконсина — большого любителя клюквы и сыра. Национальности — от индейца-заводчанина до той самой француженки. Были два негра и один китаец, все трое американцы.
Я спросил Брайана:
— Какими критериями вы руководствовались, выбирая именно этих людей? Их к вам точно никак нельзя привязать официально?
— Сардж, — покачал головой старый Золль. — Ну за кого вы меня держите? Вы делаете свою работу, я свою. И не как умею, а как надо. Никто и никогда нигде не найдет информации, позволяющей даже подумать, что этих людей что-то объединяет. Кроме одного — быстрого обогащения. Однако этого избежать не выйдет при любом старании. Но даже если я что-то упустил, то будет это выявлено очень не скоро — я успею подготовиться.
