— А ты зачем к нам приехал? — наконец-то поинтересовался Андрей Мосальский.
— Да вот хочу перейти под руку царя-батюшки. Пока я воевал под Хотином, сын быдгощского старосты Матвей Смогулецкий сжег мое подворье и убил жену, — рассказал я и перекрестился. — Царство ей небесное!
Отец и сын тоже перекрестились.
— А сам Матвей теперь горит в аду — туда ему и дорога! — продолжил я. — Только вот один я со старостой быдгощским не управлюсь. Поэтому решил перебраться туда, где он до меня не доберется.
— Сюда он не сунется! Черкасам захватить наш Детинец не удалось, а ляхи и подавно не смогут! — уверенно воскликнул князь Мосальский, а потом вспомнил написанное в подорожной и сказал: — Ты вроде бы ехать к франкам собрался. Или передумал?
— Нет, не передумал, — ответил я и поделился своими планами на будущее: — Детей сюда перевезу, если позволишь, обустрою. Оставлю их здесь под присмотром тетки, сестры жены, а сам поеду к франкам, повоюю, чтобы слово не нарушить. Бог даст, останусь жив, вернусь и послужу царю.
— А почему Путивль выбрал? — поинтересовался Андрей Мосальский. — Есть города получше.
— Это вотчина моих предков. Мой род идет от путивльских князей, от Владимира, второго сына Александра Игоревича, который стал путивльским князем, когда старший сын Иван сел на киевский стол. Так что мы с тобой в дальнем родстве, князь, — ответил я.
— Я читал про твоего предка Игоревича. Его житие написал настоятель Молчанского монастыря… — Андрей Мосальский, наморщил лоб, припоминая.
— Илья, — подсказал сын Иван.
— Верно, — подтвердил отец и воскликнул завистливо: — Вот у кого жизнь была интересная! А тут сидишь в этой забытой богом дыре и от скуки дуреешь!
Я заметил, что он не умеет говорить спокойно. Наверное, так борется со скукой.
— Думаю, татары и ляхи не дадут скучать, — предположил я.
— Да пусть приходят, встретим, как надо! — пригрозил князь и перешел к делу: — Хорошим воинам царь завсегда рад, и мне подмогой будешь. В городе пустырей хватает, стройся, где хочешь. Советую по правую руку от торговой площади, там зажиточный народ селится. Если надумаешь деревеньку основать на гуляющих землях, на пять лет будешь освобожден от податей, а если на том берегу Сейма, то на все десять.
— У меня четыре сына, хочу сразу четыре дома поставить рядом, — сказал я.
— Да хоть десять! Мне надо, чтобы город побыстрей заселили, чтобы было кому подати и пошлины платить и от врагов отбиваться! — разрешил князь. — Сейчас в баньку сходим, повечеряем, а завтра с утра дам тебе человека, он все покажет и расскажет.
— Можно, я ему покажу? — робко попросил Иван.
— Показывай, — разрешил отец.
После бани мы знатно гульнули. За четыре века ни традиции, ни меню не изменились. Разве что тосты стали короче.
Утром Иван Мосальский стал моим экскурсоводом. Князь выделил нам — сыну, мне и Ионе — трех верховых лошадей. Ивану достался смирный мерин игреневой масти. Я взял гнедого жеребца, а Ионе достался низкорослый степной конек мышиной масти, наверное, потомок тарпана. Внутри города дороги, превратившись в улицы, шли от ворот, сужаясь, к торговой площади, расположенной у северной части Детинца. Сектора между ними были разделены переулками на кварталы одинаковой ширины, но разной длины, разбитые на примерно одинаковые по площади места для подворий, большую часть которых занимали пожарища и пустыри. Иван Мосальский привез меня на рекомендованное отцом место. Я выбрал большой участок между торговой площадью и Монастырской дорогой. Разобью его на четыре одинаковых, чтобы сыновьям не обидно было.
Услышав, что дома собираюсь ставить каменные, Иван Мосальский сообщил:
— Каменщиков в городе мало, надо приглашать из Чернигова, а они больше запросят.
В отличие от отца, он почти всегда говорил спокойно. Отец утверждает, что Иван пошел в мать, которая прошлой осенью умерла. Он пока единственный сын. Есть еще старшая сестра, замужняя, и три младшие. Судя по всему, Андрей Мосальский под венец идти во второй раз не собирается, живет с дворовой девкой Анютой, которую сделал ключницей. Ключница — почетная должность наложниц.
— Съезжу завтра в Чернигов, найму каменщиков и плотников, — решил я.
Затем мы выехали за город. Километрах в двух от него была сожженная казаками деревня. Судя по количеству пепелищ, деревня была на полсотни домов, что немало для этих мест. Четыре века назад здесь был лес. Он и сейчас выслал передовой отряд березок на покинутые поля. Придется вырубать деревца и распахивать тяжелым плугом землю, гулявшую три лета.
— Крестьян тоже не хватает? — спросил я Ивана Мосальского.
— Разбежались все после нападения черкасов. Теперь их и калачом не заманишь, — ответил он.
— Калачом, может, и не заманишь, а если коня и корову пообещать в долг, наверняка найдутся желающие, — высказал я предположение.
— Может, и найдутся. Конь тут редко у кого есть, — согласился княжич.
Глава 66
Крестьяне, как и каменщики с плотниками, нашлись в Чернигове. Вместе с поляками туда пришли ашкенази-арендаторы — и народ, не привыкший к такому беспределу, начал разбегаться. Каменщиков я набрал две бригады, одну плотников, а вот крестьян сразу на четыре деревни. Мог бы и на все десять, но денег не хватило бы на коней и коров. И так получилось на крестьянскую семью что-то одно, или конь, или корова. Этому тоже были рады. Каменщиков и плотников я перевез на ладье, а крестьяне и скот пошли по берегу под командованием Ионы.
Платил всем серебряными монетами. Причем черниговцы предпочитали московские, а не польские, давая тем самым понять, что все еще остаются подданными царя. В Московии сейчас ходят только серебряные монеты, в большинстве случаев изготовленные из талеров разных стран, которые здесь называют ефимками. Самая распространенная монета — денга (московка), по размеру и форме похожая на приплюснутое, арбузное семечко. Есть еще полуденга (полушка) и новгородская денга (новгородка или копейка из-за царя на коне и с копьем в руке на аверсе), равная двум денгам. Четыре монеты денга считались грошем, а шесть — алтыном. В ходу были монеты, изготовленные со времен Ивана Грозного и до нынешнего царя Михаила Федоровича, включая Лжедмитрия. Золотые никто, кроме менял и богатых купцов, брать не решался. Каждую золотую монету взвешивали на маленьких весах и по ее весу обменивали, удерживаю маржу.
Пока крестьяне пахали и засевали выданными им мною в кредит семенами брошенные поля и строили дома, восстанавливая четыре деревни, одну на правом берегу Сейма и три на левом, а каменщики и плотники возводили в городе каменный дом по моему проекту, я занимался обучением Ивана Мосальского огневому бою. Преподавал основы баллистики и проводил практические занятия. Заодно и Иону научил теории. Практический опыт у парня богатый.
В ходе практических занятий выяснил, что порох у путивльских пушкарей плохого качества. У казаков тоже был не ахти, но здесь еще хуже. В Детинце хранилось пара маленьких бочонков хорошего, привезенного «от фрягов», но его берегли на случай серьезных боев. Это натолкнуло меня на мысль наладить здесь производство пороха. К тому времени Мыкола Черединский уже наладил торговлю с Путивлем, покупая здесь кожи и мел, который использовали для побелки зданий, особенно церквей и богатых домов. Покупательский спрос в Путивле низкий, везти сюда по большому счету было нечего, и я заказал свояку закупить у казаков селитру и серу. На пустынном берегу реки Сейм неподалеку от города я приказал обнести высоким тыном участок и построить там из брусьев небольшую фабрику, часть строений в которой имели по три стены, чтобы во время взрыва было меньше жертв. В первом производилась очистка селитры; во втором она, смачиваясь, смешивалась с серой и древесным ивовым углем; в третьем сушилась под прессом; в четвертом размалывалась, зернилась; в пятом шлифовалась, вертясь в мешках с медными шарами; в шестом сортировалась: крупные зерна — для пушек, мелкие — для пищалей и пистолетов, а пыль — на затравку. Я знал немного больше, чем западноевропейские мастера, поэтому первая продукция получилась по качеству на их уровне, а дальше — более высокого. Моего пороха надо было заряжать на треть меньше, чем ихнего, и раза в два меньше, чем московского. Я собирался при посредничестве свояка отправлять продукцию «на экспорт», но первый воевода Андрей Мосальский, увидев, какого качества порох, закупил первые партии для нужд Путивльского гарнизона и послал мешочек на пробу в Москву.
