— Мама, этот, как ты выразилась, Ужасный Циклоп меня тяжелораненого вынес на себе. Он мне столько раз в бою жизнь спасал… — Я стиснул зубы, дабы не наговорить лишнего. — В общем, если бы не он — мы бы с тобой сейчас не разговаривали!
Мать поджала губы и настойчиво постучала ножом по тарелке:
— Ульяна, почему опять скатерть несвежая?
— Хорошо, мама, я попрошу Савву не рассказывать Федечке историй с фронта! — согласился я лишь потому, что ни в чем не повинную горничную ждала бы хорошая взбучка, ибо подобным образом моя матушка указывала мне на то, что возражения неприемлемы.
Когда Савка зашел ко мне в комнату, принеся начищенные сапоги, я решился наконец сделать то, что давно собирался.
— Постой-ка! — окликнул я его. Достал из комода желтую кожаную кобуру и торжественно вручил опешившему парню: — Держи, Савка! Это тебе подарок от меня!
Я долго маялся, размышляя, как мне отблагодарить этого замечательного человека за все то, что он для меня сделал и продолжает делать до сих пор. Когда же возникла необходимость сделать подарочную трость для Генриха, то решение пришло само собой — наградное оружие с гравировкой.
В кобуре был тот самый наган сорокового калибра, что я разглядывал в первые дни пребывания в этом теле. Теперь револьвер был украшен гравировкой: «Ефрейтору Мышкину С. К. за спасение командира. 16 iюня 1917 г.»
Второе декабря 1917 года было воскресенье.
Вчера у меня было ночное дежурство по батальону, так что сегодня до полудня — выходной. Поскольку я ничтоже сумняшеся выдрыхся «на работе», собственно, в процессе самого дежурства, то мы с Савкой отправились к краснодеревщику забирать подарок для Генриха.
Мастер не подвел: шафт трости был выполнен из ореха, серебряная Т-образная рукоять с насечкой удобно ложилась в руку. На ладонь ниже ручки — серебряное кольцо с дарственной надписью: «Генриху Литусу на добрую память.1917 г.».
Расплатившись, я забрал презент, упакованный в особый картонный тубус, и вышел на улицу, где меня ожидал Савка с нанятым извозчиком. Москва уже покрылась пушистым снежным ковром, и теперь основным транспортным средством стали санки.
На перекрестке метался мальчишка-газетчик в облезлом малахае:
— «Русское слово»! «Русское слово»! Ежедневная газета «Русское слово»! Последние новости с фронта. Вооруженные беспорядки в Берлине. Мятеж германских матросов в Киле! «Русское слово»! Свежайший выпуск!
— Чего? — вслух пробормотал я. — Какой, на фиг, мятеж? Еще год как минимум… — И, чуть опомнившись, закричал газетчику: — Эй, ну-ка поди сюда!
— Свежие новости, ваше благородие! «Русское слово»! — Мальчик сунул мне свернутую газету и, получив свою монетку, побежал дальше, выкрикивая: — «Русское слово»! «Русское слово»!
— Гони в Грузинский на Земляном валу, — буркнул я вознице и, торопливо развернув газетный лист, впился глазами в передовицу.
Так-с. Что тут у нас? На Западном фронте без перемен. Экстренное заседание правительства. Всякая хрень. Ага! Вот оно: «Как сообщает „Таймс“, в Киле произошел вооруженный мятеж нижних чинов кайзеровского флота. Есть убитые и раненые. В Берлине беспорядки среди рабочих. Происходят столкновения с полицией и военными. Погромы на складах продовольствия».
Ух ты! Ну прям февраль 1917 года в той, другой России.
Не то чтобы я был сильно удивлен — ведь беспорядки, забастовки и акции открытого неповиновения в разных регионах Германии происходили еще с 15-го года. Голод, увеличение налогов, ограничение прав и свобод, рабская эксплуатация в условиях военной экономики, чудовищные жертвы на фронтах — все это привело к социальному взрыву в ноябре 1918 года. Хотя историки всегда считали, что основное влияние оказала успешная социалистическая революция в России.
Теперь же, если верить газете, события ускорились, причем явно не без помощи извне. Я в свое время немножко читал про эту самую «Ноябрьскую революцию 1918 года». Странная она была. По-немецки аккуратная и дисциплинированная. Никакой тебе «дубины народного гнева» — все чинно, хотя и не без эксцессов. Создали советы, усилили профсоюзы и решили жить дальше по-новому.
К тому же сама «матросская буза» в Киле произошла из-за того, что кайзеровский флот получил приказ идти на «последнюю битву». Пускай все погибнут, но нанесут англичанам максимальный урон, дабы потом был повод торговаться на мирных переговорах. Естественно, что выполнять столь идиотский приказ отказались даже дисциплинированные немцы.
А здесь мы имеем искусственно спровоцированный и организованный мятеж.
Главный вопрос теперь: а дальше-то что?
Дальше было «временное» перемирие.
Сначала с немцами, потом с австрийцами, а еще через неделю — с турками. Боевые действия на всех фронтах прекратились. Возможно, союзники и хотели бы продолжать свое давление на Западе, но ни сил, ни средств для этого у них не имелось. Британские войска были сильно истощены, а французские, кроме всего прочего, находились на грани открытого неповиновения командованию — все же «Бойня Нивеля» обошлась им слишком дорого.
В то же время разборки в Германии продолжались, но по сценарию, отличному от того, что был известен мне. Вспыхнуло еще несколько восстаний в различных регионах страны.
Начались волнения в Австро-Венгрии. Там ситуация была еще более запутанной — как известно, «двуединость» монархии была весьма зависима от личности самого монарха. А уж когда император Франц-Иосиф, прозванный Стариком Прогулкиным, помер от банального запора,[152] в стране начался разброд и шатание, ибо за последние четверть века у «дедушки» сменилось аж четверо наследников, как и в моем мире. Вот только Франца-Фердинанда в Сараево никто не стрелял — его тихо отравили еще за полгода до начала мировой войны. Точнее, непопулярный наследник двуединой монархии умер естественной смертью — ведь при отравлении мышьяком такой исход куда как естественен. Что касается ставшего императором Карла I, то это был не тот человек, вокруг которого могла объединиться держава, а жесткое подавление любых выступлений только ускорило развал страны.
Австро-Венгрия вспыхнула, словно старый дом, подожженный со всех сторон одновременно. Поджигателей было много: венгры, чехи, хорваты и прочие, прочие, прочие…
Так что прогнозировать дальнейшие события мне было весьма сложно, ибо я все же не историк-специалист и о европейской политике начала XX века знаю маловато.
Хотя, если учитывать мое «послезнание» о том, как все это происходило в нашем мире, вероятность того, что боевые действия возобновятся, — крайне невелика.
