Хотя, если учитывать мое «послезнание» о том, как все это происходило в нашем мире, вероятность того, что боевые действия возобновятся, — крайне невелика.
Кайзер в Германии пока от престола не отрекся, но потенциальный распад Австро-Венгрии уже не за горами.
Будем посмотреть…
Ждать пришлось недолго: как-то разом полыхнул Будапешт — Венгрия провозгласила республику и объявила о разрыве унии с Австрией.
На третий день после событий в Будапеште все офицеры батальона были собраны в штабной комнате. Даже подполковник почтил нас своим присутствием. Поручик Юванен довел до нас приказ по гарнизону о переходе на казарменное положение и усилении патрулей за счет учебных частей. Кроме того, был обнародован новый распорядок по батальону: отныне офицеры ночуют в казармах, роты участвуют в патрулировании через три дня на четвертый.
Кстати, на этом «марлезонский балет» не закончился — всех командиров рот поочередно вызвали в жандармскую команду, что квартировала при Павловских казармах, где занудный ротмистр прочитал каждому краткую лекцию о возможных случаях неповиновения среди подчиненных и недопущении коллективного бунта. Кроме того, была отмечена высокая вероятность беспорядков в городе, из-за чего, собственно, и вводилось усиление.
После прочувствованной речи гэбэшника я задумался о том, кто может стать источником проблем в роте. Таковых, при внимательном подсчете, оказалось шестеро. Однако для полноты картины я решил посоветоваться со своим фельдфебелем.
Дырдин внимательно меня выслушал, почесал в затылке и попросил разрешения закурить. Раскочегарив свою трубку-носогрейку, он перебрал предложенные мной кандидатуры, отметя по ходу половину по причине «неавторитетности» и добавив к списку потенциальных «зачинщиков» еще пару фамилий.
В конечном итоге мы пришли к выводу, что открытого неповиновения опасаться не стоит, потому что в казарме все под присмотром, а возможное «выступление» можно достаточно быстро пресечь.
Положительной новостью можно было считать, что наша очередь идти в патрули наступит через три дня, а к этому времени обстановка прояснится.
Обстановка действительно прояснилась, вот только ясность эта была безрадостной. В Москве начались беспорядки. Увлеченный примером наших военных противников, народ решился устроить свою революцию.
Как я ошибался, рассуждая о ленинских признаках революционной ситуации, — сказывалось мое попаданчество и ограниченный круг общения. Предпосылки к выступлению как трудящихся, так и не шибко трудящихся масс, несомненно, были, вот только моему неискушенному глазу не удалось заметить ничего подобного.
Начало было традиционным: стачки, забастовки, демонстрации. Далее по плану следовало ожидать погромов и попыток вооруженного выступления.
Мое первое дежурство в городе пришлось на «собачью вахту» с ноля часов и до восьми утра, но обошлось без происшествий, ибо рота была направлена на охрану Курского вокзала и прилегающих к нему товарных складов от Колокольникова переулка до Яузы.
Было холодно, половину ночи мела сильная метель, и посты приходилось сменять каждые два часа, чтобы люди не замерзали. Караульные жгли костры, пританцовывали на морозе, натянув башлыки до самых глаз.
Я, пользуясь своим положением, грелся в жандармском пункте при вокзале, распивая чаи с его начальником — штаб-ротмистром Алексеевым. Выбираться на холод приходилось только для смены постовых, чего мне за ночь хватило с головой, даже притом что одет я был значительно теплее, чем мои солдаты.
В целом же «ночная стража» прошла спокойно, и к девяти утра мы вернулись в казармы, сдав охрану роте Телеграфно-Прожекторного полка.
Доложившись Юванену, я позавтракал и завалился спать в своих апартаментах. Офицерское жилье при казарме представляло собой полноценную двухкомнатную квартиру с санузлом, которую я про себя называл «полулюксом». Большая комната предназначалась непосредственно для проживания «благородия», а вторая представляла собой помесь кухни и прихожей и являлась жилищем для денщика. В общем, если бы не убогая казенность жилища, то даже по меркам конца XX века — неплохо.
Новости я разузнал только в обед, когда, кое-как выспавшись и приведя себя в порядок, явился в офицерскую столовую.
Оказывается, в городе неспокойно. Ночью произошло несколько перестрелок — в основном с деклассированными элементами, пытавшимися под шумок совершить передел собственности, — а также нападение на жандармский пост при управе Трехгорной мануфактуры: среди чинов полиции и жандармерии есть раненые и убитые. Собственно, цель нападения моим сослуживцам была непонятна, но сам факт настораживал. Я предполагал, опираясь на опыт смутных девяностых годов XX века и знание истории, что целью нападавших был захват оружия.
Мне подумалось, что Пресня опять становится «горячим местом», пусть и на двенадцать лет позже, нежели это произошло в моем мире.
Хотя чего еще ожидать? Густонаселенный рабочий район с тяжелыми жилищными условиями, и для людей, работающих на производстве, по определению должен быть потенциальным источником социальной напряженности.
Вероятно, в ближайшие дни обстановка ухудшится и начнутся открытые столкновения «недовольных» с полицией и войсками, а то и вовсе вооруженный мятеж.
Утро следующего дня было шумным: во дворе казарм при скудном свете дежурных фонарей строились роты 56-го запасного пехотного полка.
Я как раз дежурил по батальону и вышел на дворовое крыльцо поинтересоваться: что происходит?
— Не могу знать, вашбродь! — вытянулся часовой, «поедая» начальство глазами.
— И давно это у них? — переиначил я вопрос в более доступную для гренадера форму.
— Толька шта, всем гуртом набежали, вашбродь. При унтерах по взводам выходили!
Из соседнего подъезда выскочил фельдфебель Дырдин и, разглядев начальство, мелкой рысью потрусил ко мне:
— Разрешите доложить, вашбродь! — как положено по уставу, предварительно перейдя на строевой шаг. — В карауле…
— Вольно! — махнул я рукой, отметая официальный доклад. — Что происходит?
— Перегоняют их куда-то, вашбродь! Эвона как выстроились — с полной выкладкой, но без оружия. И унтера с выкладкой опять же.
Интересно…
Во дворе выстроились восемь рот полка из двенадцати, но все без оружия. Хотя трофейных «манлихеров», использовавшихся у пехотинцев для учебы, хватало на половину всего личного состава.
