«Ох и грызня будет! Кляузы друг на друга, горы челобитных, ворошение грязного бельишка, откапывание старых грешков и прочие мелкие радости законотворческой работы».
— Митька!..
Едва не полетев кубарем вместе с повисшим на плечах братом, наследник восстановил равновесие и возмущенно фыркнул, впрочем, тут же позабыв о своем недовольстве.
— Шальной.
— Да! Я такой!.. Пошли в казаки–разбойники играть?.. Или в салочки? Нет, лучше в отбивалы будем, двое–надвое!!!
Оглядев невеликую свиту брата (в принципе, все те же фамилии и рода, только представленные вторыми–третьими сыновьями), в некотором отдалении взирающую на общение двух братьев, Дмитрий с легким сожалением отказался.
— Ну-у… А почему?
Старший царевич объяснил, и младший тут же позабыл о своих играх:
— Я тоже хочу из пистолей палить. Можно с тобой? Мить!..
— А разве ты уже сделал тот урок, что я тебе задавал?
— Ну?.. Почти.
Еще раз поглядев на свиту Ивана, которая тут же опустила любопытствующие взгляды себе под ноги, Дмитрий устроил быстрый, и абсолютно незаметный со стороны экзамен:
— Показывай свое почти.
В ответ младшенький зажмурился и замер. С тем, чтобы через пару минут своего непонятного стояния услышать легкое порицание:
— Плохо. Будешь лениться, тебя скоро Дуня нагонит.
— Мить…
— Что? Девчонке уступишь? Какой же из тебя тогда воин?
Надувшись и покраснев от сдерживаемых слез, восьмилетний мальчик последовал примеру свитских, уткнувшись взглядом в острые кончики своих полусапожек. А постельничие сторожа, сопровождающие наследника, еще в самом начале беседы все как один сделали каменные лица, показывая, что они не только оглохли, но еще и частично ослепли. Тем более, что стражи и в самом деле мало что слышали — поэтому так и не поняли ничего, когда старший, подняв за подрагивающий подбородок лицо Ивана, спокойно произнес:
— Я тобой недоволен.
* * *
Щелк!
Уличный зевака, прильнувший к щели в ограде, и получивший за то по совсем неприлично откляченному заду, чуть дернулся, проверяя бревна ограды на прочность своим лбом. Затем моментально распрямился и бочком–бочком отошел прочь, к довольно плотной толпе местных жителей.
— Ишь! Блюдет царевичеву сохранность.
— Что, отведал?
— Ой да что там ударил–то, курам на смех — словно погладил…
— А ну, чего разгалделись? Цыц!..
Сквозь перешептывающихся зевак довольно легко (потому что те сами расступались) прошел пожилой священник. Привычно перекрестил подошедших за благословением, затем огладил длинную седую бороду и поймал взгляд одного из десятников дворцовой стражи. Впрочем, уже и не вполне дворцовой: не так давно великий государь выделил сотню самых опытных и верных постельничих сторожей, дабы те хранили покой только и исключительно старшего из царевичей.
— Сын мой, как бы мне до государя–наследника?
Внимательно оглядев просителя, десятник легко спрыгнул со своего жеребца, и без малейшего пиетета перед черной рясой поинтересовался:
— Кто таков?
Ему тут же ответили, причем из подступившей на пару шагов толпы, да еще и с легкими, почти незаметными нотками осуждения:
— То настоятель храма святой Варвары великомученицы, отец Захарий!..
— А ну, назад!
Очень даже намекающе тряхнув нагайкой, служивый быстро вернул всех зевак на исходные места.
— Димитрий Иванович покамест занят, и допустить тебя до него никак не можно. Может, тебе сотника позвать?..
Протопоп еще раз огладил свою бороду, на краткий миг призадумавшись — а потом согласился и на сотника постельничих сторожей. Меж тем, в доме купца Суровского ряда Тимофея как раз закончилось одно событие. Неизмеримо ничтожное в масштабах всего государства, довольно незначительное для первопрестольной и очень важное как для других гостей торговых, так и для купцов Гостинной сотни .
— Встань.
Хозяин дома поднялся, и тут же самым позорным образом шлепнулся на лавку — ослабевшие ноги отказывались держать на весу его поджарое и жилистое тело. Проследив, как его юный повелитель вернул на стол небольшой, и изрядно потемневший от времени прадедов крест, мужчина глубоко вздохнул и выдохнул, с каким–то неясным сожалением ощущая, как утихает гуляющий по венам ласковый огонь.
— Благодарю за честь, государь.
— С этого дня и наедине можешь обращаться по имени–отчеству. О том, что целовал ты крест на верность мне, молчи.
Пройдясь по малой «рабочей» горенке, наследник с легким интересом оглядел один из потертых изразцов небольшой печки, затем вернулся за стол:
— Есть ли у тебя вотчина?
— Как не быть! Еще батюшка покойный на нее жалованную грамоту получил.
— Где?
— В двадцати верстах от Твери, государь.
Четко очерченные губы на красивом лице слегка шевельнулись в намеке на улыбку.
— Тверь — это хорошо.
Царевич мимолетно задумался, затем продолжил:
— Я желаю, чтобы ты в своей вотчине начал выделывать обычную посконь, широкую парусину, а также канаты и веревки. Скоро к тебе подойдет столяр из царских мастерских, именем Ефрем. Он поможет изладить широкие ткацкие станы, и особые принады для выделки канатов и веревок, а так же объяснит, какие именно амбары надобно будет поставить в твоей вотчине. Этот же Ефрем обучит работный люд управляться со всем, что будет в тех самых амбарах.
Помолчав и убедившись, что купец все запомнил, царственный отрок разрешил:
— Спрашивай.
— С твоего позволения, Димитрий Иванович, чуток попозжа — надобно все обмыслить да прикинуть, что да как.
Наследник согласно наклонил голову.
— Следующее твое дело.
Из рукава вышитого серебром кафтана на свет появился сложенный в несколько раз листок бумаги, и лег рядом с кипарисовым крестом.
— Здесь список рукописей, а так же тех лавок Книжного ряда, где они продаются. К сожалению, сокровища, равного твоему дару, я так и не увидел…
Тимофей на это мог только порадоваться, так как уже догадался, кто именно будет покупать дорогие (потому как иных и не бывает) книги для десятилетнего царевича.
— Или же мне просто не все показали. Ты договоришься с продавцами и понемногу будешь выкупать их для меня. Затем дарить — прилюдно.
Вновь сделав небольшую паузу, наследник повелел:
— Спрашивай.
Хозяин горницы и дома немного помялся, затем плюнул на все и признался в своей временной финансовой несостоятельности: занятый спасением жизни сына, он изрядно подзапустил дела торговые, со всеми вытекающими из этого последствиями. В ответ, перед ним легло чуть поблескивающее на свету колечко, выточенное из светло–золотистого янтаря. Одним лишь взглядом испросив разрешение, Тимофей подхватил кусочек застывшей смолы, поднес к глазам, разбирая малые буквицы, выгравированные на внутреннем ободке…
