Скорпионов благодаря своим перископам, торчавшим из земли в самых разных местах, в том числе и за сотни километров от Сталиногорска, осознал, что необходима действенная контригра, способная разом доказать Чингисхану преданность северных вассалов. Грубое вмешательство нешибко образованного старого монгола на данном этапе могло разрушить его высокотехнологичный план, обещавший возвратить планету на круги своя. И академик не сплоховал…
Полог шатра великого завоевателя распахнулся, и взору его явилась дева невиданной им красоты и совершенства. Она склонилась перед ханом в церемонном поклоне и сообщила:
— Я посланница Руси Аэлита — дар великому повелителю от его верных данников.
Чингисхан не сумел устоять перед чарами девушки-киборга, и после неистовой ночи, с ней проведенной (ее аккумуляторы были заряжены Скорпионовым под завязку), он наплевал на науськивания духов, то и дело подсылаемых Борей Ли. Вняв страстному шепоту Аэлиты (запрограммированному, конечно, прозорливым Скорпионовым), отдал Унгерну приказ строить якутов с бурятами в боевые порядки и немедленно атаковать Китай.
И уже вскоре под стенами древнего императорского дворца, что в Пекине, грянула битва, в которой Боря Ли и терракотовые гвардейцы пали, отчаянно сопротивляясь, но все равно бессильные удержать неистовый натиск бессмертного монгола.
* * *
Он сказал: «Поехали!» — и махнул рукой. Только сделал это Юра не залихватски, как тезка его Гагарин, а обреченно-отчаянно. Знал партизан, что не видать ему его Аэлиты милой на этом свете, а есть ли для киборгов — тот, того даже Скорпионов не ведал. Циничного академика это, прямо скажем, вообще не волновало. Беспокоило его только одно — удастся ли дерзкий замысел космической атаки. Ведь операция, отсчет, которой был только что дан, конечно, являлась вершиной его научно-комитетской деятельности — гениальным синтезом изыскательской и оперативной мысли.
Он не мог не признать, что акция эта стала возможной только благодаря инициативности и самоотверженности его странного и загадочного пленника, именовавшего себя Генрихом. Он сумел заманить Фрица с соратниками-лунатиками в хитро расставленную ловушку. В глубинах Сталиногорска арийцы были подвергнуты форсированному допросу с применением самых действенных технических средств. Против них не смогли устоять даже неземные мозги нацистских пришельцев. Они были беспощадно взломаны, и всю потребную ему информацию Скорпионов из них незамедлительно выкачал.
Тогда-то у него и у Генриха практически одновременно родилась идея воспользоваться космопаролями и всяческими кодами доступа, оказавшимися в их распоряжении, для того чтобы нанести удар по самому что ни на есть волчьему логову — по лунной нацистской базе. И вот теперь академик не без тайного трепета следил, как по экрану подземного центра управления полетами движутся две точки — звездолет «Сталин», построенный по его чертежам и под его руководством в подземном городе, и нацистская «тарелка». Они неудержимо неслись к бледно-зловещему спутнику нашей планеты.
Первый аппарат пилотировал впавший в неизбывную депрессию (Скорпионов не скрыл, что Аэлита отправлена на задание, которое наверняка истощит ее аккумуляторы напрочь), а оттого больше не дороживший жизнью Юра. Вторым управлял, напротив, как никогда задорный Генрих. Он вновь обрел смысл смерти, потому и жизнь напоследок засверкала всеми цветами радуги.
План был прост и гениален. Для лунных ПВО пацаны должны были разыграть спектакль. Якобы за нацистской «тарелкой», слегка подбитой и удирающей в родной космопорт, гонится советский звездолет. По логике вещей, его должны были бы расстрелять из всех калибров, а «своего» пропустить сквозь кольца обороны. Вот тут корабль, оснащенный дополнительным супербоекомплектом, и обязан был дать залп, призванный уничтожить ретрансляторы, с помощью которых Землей вертели, как хотели, коварные атланты.
Почему такая неимоверно почетная миссия была доверена Генриху? Да потому, что он сам вызвался, применив, кстати, для убеждения академика гипнотические приемы, почерпнутые когда-то у одного бурятского ламы и позже у с недавних пор покойного Дона Хуана. И всегда категорически бдительный Скорпионов, неожиданно для себя, не увидел причин ему отказывать.
Впрочем, риск, связанный с непрогнозируемостью пилота, он свел к нулю. Траектория «тарелки» (принципы функционирования которой он изучал по сбитым ранее образцам) была им досконально рассчитана. И летела она реально на автопилоте. Даже, собственно, запуск ракет по лунным целям осуществить должен был сам Скорпионов дистанционно из своего бункера.
От Генриха требовалось только присутствовать на борту. Чтобы дальнозоркие сканеры нацистов дали знать своим хозяевам — внутри живой биоорганизм. Причем давно знакомый самому шефу гестапо Мюллеру. Отсутствие связи с кораблем они сочли бы следствием «сталинских» ударов. Они наверняка подпустили бы дисколет на смертельно опасную дистанцию. И тогда перехват ракет будет, как полагал Скорпионов, невозможен.
Две красные точки одна за другой приближались тем временем к Луне. Скорпионов сорвал с носа запотевшие очки и судорожно протер их полой белого халата. И едва успел водрузить окуляры на место, как первый корабль вспыхнул напоследок ярко-алой звездочкой и пропал с экрана монитора. «Пал смертью храбрых», — подумал о Юре академик и до хруста в суставах сжал кулаки — потянулись решающие секунды. «Поведется, поведется немчура тупорылая», — убеждал себя ученый.
— Товарищ Скорпионов, — закричал наконец один из киборгов, отслеживавших ход полета (чистопородных людей в его наукограде почти и не осталось, он для большей надежности практически весь персонал киборгизировал по-тихому), — пора!
— Ну что ж, — облизнул сухие губы академик, — поехали, говоришь…
И нажал на красную кнопку. В тот же миг в неизмеримой дали, над поверхностью Луны хищные ракеты, отделились от корпуса «тарелки» и понеслись сеять смерть и разрушение. Через считанные секунды все было кончено.
— Ну вот, и славно, трам-пам-пам, — облегченно выдохнул академик фрагмент песенки из нелепого советского фильма и отер обильный пот с высокого лба, — а теперь, мил друг Генрих, лети, куда тебе вздумается.
* * *
— «И на путь меж звезд морозный, — декламировал Генрих космической тьме стихи любимого некогда поэта, — полечу я не с молитвой. Полечу я мертвый, грозный, с окровавленною бритвой».
Чуть подумал и переосмыслил их с позиций просветленного.
— Вот ведь, декадент, блин, — оценил он автора этих строк, — понты, что называется, дороже денег. Почему ж, спрашивается не с молитвой? Я вот, с ней конкретно и полечу.
