— Но ведь тебе власть не нужна, почему ты убиваешь?
Вопрос у Сидора получился, что называется, хороший. Только ответить на него мне было нечего. Конечно, я мог бы сказать о борьбе за справедливость, защите слабых и угнетенных, все это было правдой, но какой-то слишком пафосной и неубедительной. И вообще, на этот вопрос ответить просто я не мог, даже сам для себя. Пришлось искать отговорку:
— Если бы я их не убил, они половину города сожгли, да и до Прасковьи бы не дали нам добраться.
Упоминание девушки, кажется, его убедило, что другого выхода у меня не осталось, как только убить супостатов. Во всяком случае, больше на эту тему разговора не возникло. Да было и не до того, стрельцы уже открыли ворота, и народ бросился к выходу, так, будто в городе бушевал пожар. Навстречу ломились жаждущие войти, сталкиваясь со стремящимися выйти. Нашего возницу так затолкали, что пришлось придти ему на помощь, чтобы не потерять провожатого.
— Это что же у нас за люди такие, — сетовал Алексей, когда мы, наконец, миновали цитадель государевой мощи, — разве нельзя не спеша, один за другим…
Безусловно, он был совершенно прав. Только почему-то сам так рвался выехать первым, что на лошаденке порвалась мочальная сбруя.
— Далеко еще? — нетерпеливо спросил мужика Сидор.
— Да вон тем проселком, сразу за леском.
Вскоре мы съехали с большой дороги, и сразу за молодым березняком увидели крепкие стены подмосковной вотчины стольника. Как у большинства российских чиновников, у Нечаева были проблемы со вкусом, но никак не с размахом. Поместье напоминало настоящее городище со своей фортификацией. Я с невольным уважением рассматривали широту замысла и грандиозное воплощение амбиций государева служащего среднего ранга.
— А ты хотел идти сюда один, — сказал я Сидору, — туда и с войском просто так не пробиться!
— Твоя правда, — с гордостью за хозяина подтвердил Алексей. — Пусть все знают, что мы не последние люди на Москве!
— У вас здесь кто сейчас главный? — спросил я.
— Чего? — не понял мужик.
— За хозяина кто остался?
— А, так есть такой, как же не быть, хозяйство большое, глаз да глаз нужен. Мы же, мужики, сами как на работу смотрим? Нам бы только бы свое урвать, так что без строгости никак нельзя!
— И кто здесь управляет? Имя у него есть? Звать управителя как? — прервал я рабские теоретические рассуждения каскадом наводящих вопросов.
— Так есть, конечно, почему и не быть? Как же без имени? — удивился такому вопросу Алексей, а звать просто, — он надолго задумался, вспоминая простое прозвище управляющего, наконец, сказал, — звать его, Василий Григорьич.
Мы наконец добрались до ворот. Алексей оставил лошадку, подошел и постучал в них кнутовищем. На его призыв никто не откликнулся. Он постучал снова.
— Вот, анафемы эти стражники, спят еще, поди! — виновато сказал он. — Ждать придется, покуда не пробудятся.
— И когда они обычно пробуждаются? — поинтересовался я.
— Когда как, когда я ночью уезжал, они еще не ложились, в зернь играли, так что, может, и не скоро. Ничего, нам не к спеху, подождем, глядишь, к обеду проспятся.
— Атак, не через ворота, внутрь попасть можно?
— Почему ж нельзя, только там телега никак не пройдет, там все бревнами завалено.
— Давай оставим ее здесь, потом когда ворота откроют, заберешь.
— А Сивка?
— Сивку распряги, пусть здесь пасется.
— Распрячь оно, конечно, можно, только боязно, как бы лихие люди не попользовались. Хоть кобыла, его матка, дрянь лошадь, нравная, а он сам Сивка-то, конь хоть куда. За таким конем глаз да глаз нужен, а то конокрады уведут! Да и телега-то справная, одним словом хорошая телега. Такая телега…
— Знаю, до Казани доедет, — перебил я. — Покажи нам проход, а сам оставайся своего Сивку стеречь.
Мне показалось, что Алексей оставаться за воротами не захотел и заинтересовался Казанью, но я тему погасил:
— Веди скорее, а то барин осерчает!
Алексей тяжело вздохнул, подозрительно оглядел пустынные просторы родной земли и махнул рукой:
— А, семь бед, один ответ, пошли, коли так.
В пролом крепостной стены телега действительно не прошла бы. Не потому, что он был узок, наоборот, слишком широк, но весь завален рухнувшим строительным материалом. Мы пробрались по бревнам внутрь цитадели. От комментариев я воздержался, с интересом ждал, чем еще порадует архитектурный и хозяйственный гений постельничего. Посмотрел вокруг и решил, что отложу эстетические оценки до другого раза. Задний двор был замусорен, неухожен и убог. Под ногами хлюпала зловонная жижа. Возле скотных помещений высились горы навоза, так что нас сразу же облепили слепни и мухи.
Отмахиваясь от агрессивных насекомых, мы пошли вглубь двора.
— Послушай, Алексей, где, ты говорил, у вас темная, в которой вчерашнюю девку держат? — спросил я, зажимая нос от резких запахов жизнедеятельности людей и животных.
— Так вон, мы мимо прошли, — указал он на один из бревенчатых сараев.
— Посмотреть на нее можно, а то будем за нее перед Василием Григорьевичем хлопотать, а девка окажется не та.
— Так почему не посмотреть, пошли, посмотрим. Там караульным мой кум Степан.
Мы вернулись к «темной», но никакого Степана здесь не оказалось, а сама тюрьма была заперта, вернее, подперта деревянным колом. Я его убрал и распахнул дверь.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул в темное помещение.
— Есть, — откликнулся мужской голос, и на свет Божий показался прилично одетый мужчина, правда одежда у него была не в порядке, а лицо помятое и усталое. Он удивленно осмотрел нашу странную компанию.
Алексей низко поклонился арестанту. Мы с Сидором ожидали другого явления и не сразу на него отреагировали.
— Здесь должна была быть женщина, — наконец сказал я.
— Есть и женщина, но она еще спит, — объяснил он.
Разговор у нас получался светский, будто мы зашли сюда в гости.
— Ее не Прасковьей зовут? — не выдержал неизвестности Сидор.
— Не знаю, она не называлась, — ответил арестант и крикнул вглубь сарая, — боярышня, тебя тут спрашивают!
Неожиданно в разговор вмешался наш провожатый, он вновь низко поклонился арестанту:
— Доброго тебе утречка, Василий Григорьич!
— Здравствуй, Алексей, — ответил тот, отстраняясь от двери, из которой, едва его не сбив с ног, выскочила взлохмаченная Прасковья. Она уставилась на нас во все глаза, засмеялась и бросилась мне на шею.
Я только успел про себя отметить, что арестант, скорее всего, и есть управляющий, как был захлестнут эмоциями.
