То, что он рассказал, было похоже на правду, но ни еще о чем не говорило. Нечаев мог врать или блефовать.
— А что за знатный человек тут был?
Он пожал плечами.
— Не знаю его имени, но приехал он в карете с большой охраной. Тут последние дни много людей побывало, один знатнее другого, разве что самого царя не было.
— Ну, ему-то тут делать было нечего, — задумчиво проговорил я, даже примерно не представляя, что мне дальше предпринимать. Если на меня ополчилось боярство, то конец мог быть только один. Причем гарантированный. К тому же теперь на мне висит убийство двух важных государевых сановников. Поди докажи, что они замышляли заговор. На самого Лжедмитрия я больше не рассчитывал. Он был, как мне казалось, человеком порыва, а не умным правителем. Мог спонтанно помиловать, как простил Василия Шуйского, уличенного в измене и попытке переворота, так же мог приказать и пытать невиновного. Я не имел за спиной могучего семейного клана, как Шуйские или Романовы, а был одиночкой, как говорится, без рода и племени. А теперь царь еще прозевал крупномасштабный заговор. Такие люди на престолах долго не засиживаются…
— У вас тут можно где-нибудь поспать? — неожиданно для собеседника спросил я.
— Что сделать? — не понял он.
— Я всю ночь на ногах, голова гудит как котел, мне бы прикорнуть на пару часиков.
Управляющий смутился.
— Место, конечно, найдется, только как бы худого не случилось. Меня здесь не любят, а теперь и подавно… Придется к себе в вотчину вернуться. Там хоть и погорело все, но дома и солома едома. А отдохнуть тебе лучше на постоялом дворе, когда в людской узнают о смерти хозяина, тут такое начнется!
С этим было не поспорить. Хотя о моей роли в жизни и смерти постельничего пока никто не знал, но укладываться спать в его имении, было, по крайней мере, бестактно.
— Твоя правда, как только вернется Прасковья, мы сразу же уйдем от греха подальше.
— Мне тоже собираться пора, — грустно сказал собеседник, — хотя и собирать-то, правду говоря, нечего. Пока не нажил ни мошны, ни рухляди. Провожу вас и тоже в дорогу…
Он надолго замолчал, говорить нам больше было не о чем, тем более, что на каждого наваливались собственные проблемы. Однако просто молча сидеть друг против друга оказалось неловко, и я спросил:
— Далеко твоя вотчина?
— Нет, считай что рядом, под Калугой. Отсюда всего пять дней пути.
Мы опять замолчали. Я думал, чем мне теперь в первую очередь заняться. Учитывая рассказ управляющего, возвращаться в город было нельзя.
— Что-то долго ваша Прасковья моется, — сказал он. — Может быть, с ней что-нибудь случилось?
— Она же не одна, с ней Семен, ну этот парень, который был со мной. Если бы что произошло, прибежал бы, сказал.
— А… — мне показалось, как-то многозначительно, протянул Василий Григорьевич.
Мне это не понравилось, и я вопросительно на него посмотрел, уж не имеет ли и он видов на Прасковью. Все-таки они вместе провели ночь в темнице. Кто их знает, как они там друг друга утешали. Однако управляющий явно думал в этот момент не о пленных красавицах.
— Скоро вернется, — уверенно ответил я, преодолевая желание пойти посмотреть, чем она там, в бане, занимаются.
— Я не понял, Прасковья кто такая? — спросил он. — Почему ее держали в темной?
— Купеческая дочь, сирота, — начал отвечать я и замолчал. Дверь из сеней широко распахнулась, и в горницу вошел очень тучный пожилой человек в дорогом бархатном камзоле, украшенном золотым шитьем. Как мы все здесь, он выглядел несколько всклоченным. Управляющий вскочил на ноги и низко поклонился. Тот ответил легким кивком головы.
— Здравствуй, дядя, — сказал Василий Григорьевич, — какими судьбами?
— Здравствуй, Васька, — ответил новоприбывший довольно бодрым голосом, — большое горе у нас приключилось! Твой хозяин приказал долго жить!
Управляющий бросил на меня предупреждающий взгляд и неплохо разыграл удивление:
— Не может быть! Неужели! Нечаев умер? Я же его вчера вечером видел живыми и здоровым!
— Убили, — коротко сказал «дядя». — Подло закололи ножом в спину! Вот такие, брат, дела!
— Вот горе, так горе, — так же хладнокровно согласился с дядей племянник. — Поймали убийц?
— Пока нет, никто ничего не видел. Они, проклятые, отвлекли стражников и зарезали нашего Ваню, как барана!
Василий Григорьевич стоял, будто потрясенный несчастьем, а его родственник искоса рассматривал меня. Одет я был в запачканный на груди высохшей кровью караульного грубошерстный старый кафтан, своими у меня оставались только сапоги.
— Кто такой? — спросил дядя, не удовлетворившись одним визуальным осмотром.
Я хотел ответить, но меня опередил управляющий:
— Это мой сосед по вотчине, дворянский сын Алексей.
Дядя разом потерял ко мне и интерес и больше в мою сторону не смотрел.
— Думаю, не иначе, как свои убили, — сказал он, садясь на лавку, — больше некому. Там только свои были.
— Так как же получилось, что никто не видел? Человек-то какой значительный!
— Да, значительный. Их там двое было, и обоих в спину! Второй побольше твоего Ваньки будет, хоть и простой дьяк!
— А может быть, это тот, на которого охотятся, постарался? Ну, как его там, птичье такое прозвище? — спросил Василий, предупреждая меня красноречивым взглядом, чтобы молчал, не вмешивался в разговор.
— Шутишь! — почему-то сердито ответил дядя. — На того разбойника по всей Москве охота идет, он теперь, как пьяный заяц, по лесу бегает, каждого куста боится. Да его уже, пожалуй, и убили.
— А чем он так всех прогневил, что на него охоту открыли? — продолжил допытываться мой новый союзник.
— Всего не знаю, — в той же своей краткой манере ответил старший родственник, — слышал, из-за него очень выгодное дело пришлось закрыть, многое хорошие люди большие убытки понесли. Потом он царю что-то в уши поет, а что поет, никто не ведает. Одним словом чужак.
— Правду говорят, что царь приказал его изловить и пытать в крамоле на дыбе?
— Кто его знает, может быть, и приказал, с него станется. Своим умом хочет жить, старых законов не почитает и умных людей не слушается! Одно слово, лях! Да, — задумчиво сказал «дядюшка», — не ко времени Ваньку с дьяком зарезали. Встретит лях сегодня Марью, да как та признает его сыном, станет законным царем.
— О чем это ты, дядя? — спросил управляющий родственника.
— Так… не твоего ума это дело. Ты лучше скажи, где покойный Ванька казну прячет?
— Какую казну? Мне про такое неведомо. Я же здесь без году неделя.
— Как это не знаешь? Я тебя зачем на теплое место определил? Все должен знать.
