— Как прикажете, господин обергруппенфюрер.
И Скорцени понял: когда-нибудь, если только представится случай, лжефюрер обязательно отомстит Кальтенбруннеру. Как это может произойти, сказать трудно. Но сделает все возможное, чтобы отомстить по-фюрерски.
— Я уже приказал.
— В таком случае, — обратился двойник фюрера к Скорцени, — я иду на встречу с Гиммлером?
— Встреча с Гиммлером не отменяется. В этом можете не сомневаться.
— Я уже настроился на нее, — молвил Зомбарт, пытаясь сохранять остатки достоинства. Все-таки роль фюрера, в которую он входит уже многие месяцы, начала постепенно накладываться на его поведение и характер.
«Эти кретины — комендант замка и адъютант Гиммлера, опять испортили весь спектакль! — возмутился про себя штурмбанфюрер Скорцени, подзадержавшись и пропуская Кальтенбруннера вперед. — Не способные понять истинности замысла, они постоянно выбивают Зомбарта, а заодно и меня из роли. Что в корне недопустимо. В корне!».
— Идите в комнату ожидания, мой фюрер, — обратился он к Зомбарту, без какой-либо иронии произнеся это «мой фюрер».
— Вы объясните мне, пожалуйста, что я должен делать.
— Ждать, — как можно терпеливее и вежливее, объяснил обер-диверсант. — Придет время, и вас пригласят, мой фюрер.
— Но как я должен вести себя при этом?
— Никогда впредь не задавайте мне подобных вопросов, дьявол меня расстреляй. Мало того, сами никогда не задавайтесь подобными вопросами. Вы всегда и везде должны вести себя, как подобает фюреру, — привел его Скорцени в изумление своим ответом. — Только, как подобает фюреру.
— Но ведь вы же видели, как отреагировал на мою внешность Кальтенбруннер.
— Потому что вы не вели себя, как подобает фюреру, вы попросту растерялись.
— Передо мной стоял сам Кальтенбруннер.
— Это Кальтенбруннер стоял перед вами, мой фюрер, а не вы перед Кальтенбруннером, что имеет принципиальное значение.
— Но не тогда, когда он начал хвататься за кобуру.
— Напомню, что хвататься за кобуру он начал только тогда, когда понял, что перед ним человек, выдающий себя за фюрера. Только тогда. И потом, это ведь… Калътенбруннер. В рейхсканцелярии нет такого человека, который бы не видел, как Кальтенбруннер хватается за кобуру, но и нет человека, который бы когда-нибудь стал свидетелем того, что он когда-либо стрелял. Хотя бы в мишень.
— Вы правы, Скорцени, я основательно растерялся, и даже струсил.
— Я тоже растерялся, — признал Скорцени, — и вмешался слишком поспешно. Не дал вам возможности поставить этого обергруппенфюрера на место. Так что в этом срыве «спектакля» просматривается и моя ошибка, признаю.
— Вы не должны признавать своих ошибок, Скорцени. Вы — герой нации, самый талантливый диверсант мира.
— К тому же я совершил еще одну ошибку, — не обращал внимания на его подобострастие Скорцени. — Дело в том, что я поставил в известность о появлении лжефюрера только Гиммлера, но забыл при этом о Кальтенбруннере.
— Вы признаете свои ошибки, Скорцени?! — вдруг резко изменил свое восприятие Имперская Тень. — Это так необычно и так мужественно! Я тронут этим вашим признанием.
Выслушивая это, Скорцени недовольно морщился.
— А вот мне ваши слюни, Зомбарт, ни к чему, — сухо осадил он лжефюрера. — Абсолютно ни к чему, слюни эти ваши. Впредь ни перед кем не тушуйтесь и ведите себя только так, как обязан вести себя Гитлер. Вам все ясно, мой фюрер?
— Я всегда буду предан вам, господин штурмбанфюрер, — не сбил Зомбарта с толку суховатый, резкий тон Скорцени.
— В этом вы можете не сомневаться.
— Если же вы нарушите данный мне только что «обет верности», я не стану артистично хвататься за кобуру, как это делает Кальтенбруннер. Я сначала пристрелю вас, а уж затем схвачусь за кобуру, чтобы припугнуть.
— Вам не придется пугать меня. Я никогда не нарушу данный мною обет, Скорцени.
— Не представляю себе человека, который бы решился на такую глупость.
12
Увидев перед собой чудовище с изуродованным лицом, Штубер поневоле вздрогнул и отшатнулся.
— Не вы первый реагируете на мое появление таким вот образом, господин гауптштурмфюрер, — молвило чудовище.
— Стоит ли удивляться, — непроизвольно как-то пробормотал барон, до этого часа считавший себя человеком с железными нервами, которого уже невозможно чем-либо поразить.
— Вынужден разочаровать: перед вами вовсе не привидение подземной «СС-Франконии», а всего лишь унтерштурмфюрер СС Фридрих Крайз, начальник «Лаборатории призраков».
— То есть не привидение, а начальник привидений, — не мог Штубер отвести взгляда от мясистых пепельнокровавых шрамов Фризского Чудовища.
— Остроумно, — сдержанно признал Крайз.
— А я — заместитель коменданта «Регенвурмлагеря». И интересует меня, прежде всего, ваша лаборатория.
С высоты своего громадного роста Крайз придирчиво осмотрел Штубера, словно пытался выяснить, насколько тот подготовлен к зрелищу, которое может открыться ему.
— Слышал, что вас называют «величайшим психологом войны» и собирателем коллекции «неповторимых воителей XX века».
— Такие слухи достигли даже «СС-Франконии»?!
— Поудивляйтесь, гауптштурмфюрер.
— Мне о вас тоже кое-что известно, Крайз. Однако «Лаборатория призраков» все же представляет для меня куда больший интерес.
— Имеете в виду технологию сотворения зомби, являющуюся высшей тайной лаборатории, а теперь уже и рейха?
— Вы ведь сами изволили назвать меня «психологом войны». Так оставайтесь же логичным. Для меня важно познать сущность уникумов, которых вы дарите «СС-Франконии». Кстати, я тоже доставил сюда одного из подобных уникумов, бывшего семинариста, скульптора-христосотворителя. Думаю, вам будет интересно пообщаться с ним.
— Действительно, мы об этом почему-то не подумали, — вдруг оживился фон Риттер. — Ну-ка, позовите сюда этого вашего гиганта.
Когда Фризское Чудовище и Отшельник предстали друг Перед другом, все присутствующие при этой встрече интуитивно вжали головы в плечи и попятились от них в разные стороны. Однако сами гиганты не обращали на них внимания. Они встретились, как два динозавра или два неандертальца, каждый из которых с волнением открывал для себя, что, оказывается, он не одинок на этой планете, не последний из вида, из рода-племени своего; что существует еще Некто, ему подобный.
Отшельник представал еще могущественнее, нежели Крайз, однако тот все же выглядел более устрашающе и казался никому не подвластным и неукротимым чудищем. Вместе же они каким-то странным образом дополняли друг друга, как бы сливаясь в одно непостижимое в силе и призванию своему создание разбушевавшейся природы. Штубер поражался их странной породненности с тем же мистическим страхом, с каким американские аборигены Поражались в свое время видом испанских конкистадоров, принимая восседавшего в седле закованного в доспехи воина и его лошадь, как одно существо.
