И знаете, что самое любопытное, Андрэ? Он сумел это осуществить.
— Выходит, вы, граф, имеете в виду не Люцифера, а Христа? — деланно удивился я.
— Именно.
— Но почему тогда — бунтовщик? Ведь Христос был Его сыном?
Дон Альфаро раскрыл книгу:
— Дон Андрэ, вы понимаете латынь?
Я пожал плечами.
— Не было случая проверить. Прочтите — посмотрим.
Когда Альфаро начал читать, я понял, что в латыни не силен. Понимал с пятого на десятое. Видимо, уроки фехтования, преподаваемые испанцем, интересовали юного Андрэ де Монгеля больше, чем уроки латыни.
Я покачал головой:
— Нет, не понимаю.
— Ну что ж, я переведу. — И Альфаро перевел написанное на французский.
Речь шла о пророке, который по каким-то причинам не понравился нескольким плохо воспитанным детям. Плохо воспитанные дети стали дразнить пророка. Тогда из леса выбрались две медведицы и сожрали этих испорченных детишек.
Закончив чтение, Альфаро посмотрел на меня.
— Это Библия, четвертая Книга Царств. Вы находите это справедливым? — спросил он.
— Нууу… я бы так не сказал.
— Тем не менее это типичный пример Его справедливости. Он заботится о своих людях — точно так же, как, например, я забочусь о своих. Я наказываю их врагов так, чтобы ни у кого больше не зародилось и мысли покуситься на моих людей, на мои земли или на мое имущество… Знаете, Андрэ, после того, как я перевешал здесь всех бродяг и нищих, мои крестьяне стали жить лучше. Я, заметьте, уже шесть лет воюю не иначе, чем только если я сам захочу повоевать. Никто не осмеливается покуситься на мои земли. Такой же логике следует и Он. Ему нужны только верные, преданные слуги — и Он проверяет их, как проверял Авраама.
— Говорят, — заметил я, — что месяц назад какую-то вашу крепость осаждали мавры.
— Было, было… — Альфаро улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Вы правы — исключения иногда еще случаются. Юсуф аль-Кейсар привел под стены Менханьо четыре тысячи воинов. Он полагал, что этого довольно, чтобы справиться со мной, потому что у меня людей значительно меньше. Он ошибся.
— В чем была его ошибка?
— Он был слишком самоуверен, чтобы лично поговорить со мной. И я сумел убедить его воевать в другом месте.
— Да вы, оказывается, гипнотизер, граф, — лениво протянул я, отщипнув кусочек поросенка.
— А что такое «гипнотизер»? — заинтересовался Альфаро.
Я объяснил.
В глазах дона Альфаро мелькнули насмешливые огоньки.
— Похоже. Вам мой рассказ уже наскучил?
— Нет, что вы! Продолжайте.
— Вся разница между человеком и Богом, дон Андрэ, состоит только в размере личного могущества. В остальном мы очень похожи. Ведь не зря же говорится, что Он сделал человека по образу и подобию своему.
— И что из всего этого следует?
— Я уже говорил о равновесии между светом и тьмой — равновесии, на котором изначально был основан наш мир. Бунтовщик равновесие нарушил. Он нашел способ — простой, хотя и весьма болезненный, — снять часть груза с одной из чаш весов, издревле пребывавших в устойчивом положении. Весы отклонились в другую сторону, и, если бы настоящий властитель мира пребывал в бездействии, движение стало бы необратимым…
— Ну и что плохого? Жили бы все долго и счастливо. Все друг друга любили бы и были бы довольны. Что в этом плохого?
Я развлекался. В его философско-религиозные домыслы я не верил ни на грош.
Альфаро то ли не замечал моего настроения, то ли не принимал его во внимание. Может, ему просто хотелось поговорить.
— А вы представьте себе, что будет, если солнце перестанет заходить и ночь не будет сменять день. Останется только свет, не будет тьмы. Долго ли вы проживете в таком мире?
— Ладно, пусть тьма останется, — разрешил я. — Но что плохого, если исчезнут зло и страдания?
— Застой, — сказал Альфаро. — Человек, живущий в мире, где нет зла, никогда не будет пытаться достичь чего-то большего.
— Вы так полагаете?
— Уверен. Человек — ленивое животное. Если дать ему все то, что он хочет, он так и останется ленивым животным. А вот когда ему чего-либо не хватает, он вынужден напрягать свой разум или хотя бы мышцы, чтобы этого добиться. На этом основано все, чего достигло человечество. Других побуждений у него нет.
Я пожал плечами:
— Ну хорошо, допустим. Что дальше?
— Когда Мастер увидел, что сотворил бунтовщик…
— Постойте! Мастер — это…
— …одно из имен Творца. Великий Мастер. Так вот, когда Он увидел, что устроил бунтовщик, и осознал, какие последствия это вызовет, Ему пришлось выправлять положение. Сначала Он подчинил Церковь бунтовщика — сделал из нее Свою Церковь. Ведь суть не в том, в какие догматы верит тот или иной человек, а том, чем этот человек является и кому отдает духовную дань своих поступков, мыслей и побуждений. Так что переродить Церковь и подменить Истину раболепием перед канонами и священноначалием было не так уж трудно. Но этого было мало, поскольку в мир было выброшено огромное количество беспричинного Добра. Мастеру пришлось компенсировать его равным количеством беспричинного Зла. Ему пришлось забыть о том, что Он может быть добрым и действовать, в основном, в своей темной ипостаси. Так, например, появились ведьмы. Ведь ведьмы, подписывая договор с Ним, обязуются в обмен на полученную силу время от времени насылать порчу и мор — без всякой причины. Это просто часть их работы, их обязательств.
— Договор? — переспросил я. — Вы, вообще, о ком говорите, Альфаро? Мне казалось, мы с вами говорим о Боге. А договор с ведьмами… Разве этим не дьявол занимается?
— Любезный дон Андрэ, вот уже более получаса я пытаюсь втолковать вам, что Великий Мастер, о котором мы толкуем, — это и Бог и Дьявол в одном лице. Образующий свет и творящий тьму. Когда Он проявляет себя как добро — люди называют его Богом, когда творит зло — Дьяволом. Если бы вы читали Библию, вы бы лучше поняли меня, потому что тот Бог, о котором говорится в Ветхом Завете, — это не только добро. И вот Ему, владеющему светом и тьмой, вот уже почти двенадцать столетий приходится быть только тьмой — по милости вашего Иммануила, двенадцать столетий назад решившего, что в мире должно быть только добро, одно добро и ничего, кроме добра… Эти двенадцать столетий Иммануил и его немногие сторонники пытаются перетянуть одеяло на свою сторону, а Великий Мастер — на свою: чтобы привести все в изначальное положение. Истина и Ненависть рвут этот мир на части.
Истина, Ненависть… А ведь я это уже слышал… Ах да — ведьма говорила.
