церквушку, чтобы значица, отмолили мои грехи там. Но священники не взяли. Отдам все вам. Только умоляю, отчитайте грех. Жить так больше не могу — хоть в петлю лезь. Как засыпаю — перед глазами Юрчик.
Юнгу уже не вернешь, а вот капитана еще можно спасти… Я посмотрел на Стольникова, подошел, закрыл саквояж.
— Плохие деньги.
— Ольга Владимировна сказала — всхлипнул капитан — что вы святой человек…
— Звать то тебя как?
— Никодим.
— Одной отчиткой тут не обойтись. Жизнь за жизнь надо вернуть, Никодим. Двоих убили вы, осквернились — двоих спасти надо.
Капитан согласно закивал.
— Все сделаю! Жизни не пожалею. Только научите, отче.
— Остальные моряки где?
— Один с ума сошел, в одесском желтом доме содержится. Другой в Москве осел, что с ним не знаю. Но адресок есть.
— Жди тут.
Я вышел в коридор, шуганул лакеев, что подслушивали разговор. В своей комнате нашел Молитвослов, пролистал его. Самая сильная молитва для отчитки была «Живый в помощи Вышняго». Читали её в самых критических ситуациях, от врагов и во время бедствий. Состояла она из упоминания обещаний Бога сохранить и спасти своих. Самое то, для профилактики самоубийства. Да и народ её уважает.
— Будешь при мне — я вернулся обратно, показал капитану Молитвослов — «Живый в помощи» над тобой буду читать каждое утро. Ежели сможем через тебя помочь людям каким, а паче спасти кого и почувствуешь ты себе облегчение — значит, все у нас сработало.
Стольников бросился целовать руку.
В полночь меня разбудили.
— Григорий Ефимович, просыпайся — над кроватью стояла со свечой Лохтина. На женщине была только белая ночнушка и больше ничего.
— Что случилось?
— Из дворца казаков прислали. С царевичем Алексеем беда.
Я ждал этого. Встал, быстро оделся. Саквояж с ассигнациями засунул подальше под кровать. Надо что-то решать с деньгами, хранить такую большую сумму в доме Лохниных было безрассудно. Отдать обратно капитану? Расспросив Стольникова после молитвы я понял, что моряк не так уж и беден. На суше он устроился концессионером — принимает заказы на перевозку грузов, работает по всей России, зашибает большие деньги.
— Где там старец?! Чево тяните? — недовольно спросил мужской голос в коридоре.
Я вышел из комнаты и нос к носу столкнулся с рослым усатым казаком в башлыке и бурке.
— Ты Распутин? Что-то не похож на старца!
— Много ты их видел!
— Что??
Казак цапнул плетку, что была у него за поясом. А я обхватил его руками так, что он не мог пошевелиться. Сила у Распутина была будьте нате — легко, словно ребенка, я удерживал крупного казака, прижав его к стене коридора.
— Службу забыл? — рявкнул я в лицо усатого. — Кто таков?
Казак еще поерзал, но потом все-таки сдался:
— Вахмистр Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Петр Северцев.
— Приказ тебе какой?
— Доставить Распутина со всей быстротой во дворец.
Я отпустил вахмистра, тот поправил башлык, покачал головой:
— Силен!
— Вот и доставляй, раз приказали!
Мы вышли во двор и я понял, что срочная доставка будет осуществляться лошадью обыкновенной — второй казак с факелом держал под уздцы гнедого жеребца, тот приплясывал, косил черным глазом.
— Ночью поломаемся по дороге.
— Ничо, сюда же доскакали! — успокоил меня Северцев.
Умею ли я ездить на лошади, никто даже не поинтересовался.
— Почему не телефонировали? — спросил я, хватая поводья жеребца.
— То нам неведомо — пожал плечами вахмистр.
Ясно. Секретариат спит, а сам царь звонить не будет. Дал команду — выполняйте как хотите. Автомобиль прислать? А казаки зачем?
Я одним рывком вскочил на лошадь, сжал колени. Жеребец заплясал подо мной, а я прислушался к телу. Есть, есть навыки… Ездил Распутин на четвероногих друзьях, да и как крестьянину то без лошадки в селе?
— Ну, с Богом! — я махнул встревоженной Лохтиной рукой и стукнул коня пятками.
Спустя час мы были в Царском Селе. Охраняют его весьма и весьма — два поста подряд, один с пулеметом.
Тело затекло, я с трудом слез с коня возле парадного крыльца Александровского дворца и поразился обстановке — как будто в другую Россию приехал. Парк был мило так освещен электрическими фонарями, встречать нас выбежали не только конюхи, но и виляющие хвостами пухлые сеттеры.
Я чуть не сплюнул. Темная, голодная Россия с покосившимися заборами и эта пастораль…
— Извольте сюда, скорее.
Меня чуть ли не под руки внесли внутрь, служитель при входе отряхнул специальной щеткой снег с плеч, принял армяк.
Лакеи в старомодных ливреях и напудренных париках открывали массивные двери, долговязый, чопорный дворецкий с церемониальным посохом вел меня по хорошо освещенной анфиладе дворца. При этом успевал наставлять:
— В ноги Его Императорскому Величеству не падать, рук не целовать!
— Что с царевичем? — перебил я его.
— Кровотечение. Дежурный доктор никак не может остановить.
— Откуда?
— Из носа.
Я чуть не фыркнул. И ради этого была вся эта безумная скачка по ночным дорогам?? Дворецкий что-то почувствовал, остановился. Наклонился ко мне, деликатно пояснил:
— Ее Императорское Величество очень волнуется. Кровь из носа идет не первый раз, но никогда не шла ночью.
Волнуется — это мягко сказано. У императрицы была истерика, Александра Федоровна плакала, заламывала руки. Рядом суетились фрейлины и лакеи, император стоял у окна, нервно курил сигарету.
На входе в Палисандровую гостиную я встал и оглядел царскую чету. Невысокий бородатый Николай производил впечатление сельского учителя. Ухоженный, весь такой домашний, в халате поверх белой сорочки. Александра Федоровна же была в муаровом закрытом платье. Статная, холеная. Тонкие черты лица, породистый нос, капризные нервические губы. Я не мог оторвать взгляд от нее. В Аликс явно было что-то притягательное.
— Григорий Распутин! — дворецкий громко объявил меня, отдал поклон царской чете.
Все присутствующие разом обернулись.
Я тоже поклонился, прошел в центр гостиной.
— Григорий! Спасибо, что так быстро приехал, — царь затушил в пепельнице сигарету, страдальчески посмотрел на Аликс.
Ага, так быстро, аж задница отваливается.
— Tu es notre vrai ami! — по-французски что-то произнесла Александра Федоровна, вытирая слезы.
— Алекс, говори по-русски, — вздохнул Николай, а я вперил в нее свой грозный взгляд.
Проверим эффект. Есть! Работает. Глаза императрицы остекленели, она даже перестала плакать. Да она гипнабельна! Вот в чем секрет…
— Ежели дела плохи, надо к малому идти, — я сам разрушил очарование момента, когда Алекс смотрела на меня как мышь на удава.
— Да, да, пойдемте, — царица первая вскочила со стула, пошла вперед. В ее голосе чувствовался немецкий акцент, но говорила она чисто.
Вся свита отправилась за нами.
Опять череда бесконечных помпезных комнат, гостиных,
