На границе тучи ходят хмуро…
То, что охота не задалась, стало понятно почти сразу, мелкий дождик прямо-таки шептал — спать, спать…. На следующий день ничего не изменилось, но всё же, немного подзаправившись *топливом*, несгибаемые охотники выдвинулись на поиск какой-нибудь живности. Желательно косуль — на них даже и лицензия была. Под вечер все согласны были даже и на одинокого зайца, тогда хоть было бы чем оправдать целый день бессмысленных шатаний по лесам и полям необъятной родины. Увы! Пришлось отвести душу на пустых пивных банках и берёзовых чурбачках. Точку в этих немудреных развлечениях поставила начавшаяся на закате летняя гроза — красивая, с полыханием разрядов на полнеба, громом, от которого закладывало уши, и косыми струями теплого ливня. Все охотники, весело перекрикиваясь, потрусили к палаткам, а один решил снять буйство стихий на *цифровик*, для чего немного отошёл в поле, где и принялся периодически сверкать вспышкой. Последнее, что все запомнили отчетливо — двойная вспышка со стороны одинокого силуэта, слегка размытого в водяной пыли: маленькая из рук и большая, соединившая землю и небо толстым плазменным жгутом. Потом настало время запредельного ЗВУКА, раздирающего тело и сознание… Когда первые, кто очнулся, подбежали поближе, в поисках своего товарища, их почти сразу и дружно вывернуло — от густого запаха сгоревшего мяса. Тела никто так и не нашёл…
********
Всё, что я почувствовал — как вспыхнул призрачно белый свет вокруг, и вибрацию в теле, такую, что казалось — рассыпаюсь на части. Темнота. Мягкая и обволакивающая, она стремилась растворить в себе, размывая любые мысли и желания. С невозможным равнодушием, странной безразличностью… просто ждал, но ничего не происходило. Постепенно стало проявляться окружающее — стал виден поток черного… света, и отдельные мягкие струи в нём, мерцающие во множестве разноцветные искорки, иногда опутанные завораживающим и манящим серебристо-синим туманом. Одни искорки покалывали как-то… ласково, что ли? Другие воспринимались как перекрученный клубок стальной проволоки с зазубренными концами. Сколько так продолжалось, было неизвестно, может, двигался поток, а может он в нём, понять было сложно. Постепенно внимание всё больше и больше занимала *ласковая* искра, пробуждая лёгкий интерес и вслед за ним — эмоции. Вот она вспыхнула особенно ярко и тут же затлела тускло-тускло, заслоняя собой всё остальное, незаметно вырастая в размерах, наливаясь силой, маня к себе всё ближе и ближе. Вокруг окончательно всё погасло, уступая её настойчивому свету… вспышка, и сразу вслед — тьма…
Боль. Она жгучим огнём разорвала покой, даря ощущение жизни. Все пять чувств корчились от неё, вымывая из разума равнодушие — по капле, струйкой, полноводной рекой… После пришел черед Хлада, и от него трясло так, что оглушающие своей невозможностью вспышки света не сразу стали заметны, и очень не скоро стали ощущаться как… Пощёчины? С громыхающим скрежетом вернулся слух, но не зрение и из размыто-серой пелены сразу прошёлся напильником по нервам слегка *плавающий* голос:
— Юнкер? Вы меня слышите?? Гм…
— Агхкхха… Гэ а?
— О! Он пришёл в сознание, господин штабс-капитан!
— Благодарю вас, я это заметил…
Новый голос был гораздо глуше, но так же переливчат, как и первый
— Юнкер Агренев, вы слышите меня? Как вы себя чувствуете?
— Кхм, доктор, позвольте заметить — подпоручик Агренев!
— Для меня он, прежде всего пациент, а все прочее….
Голоса истончились, и мягко подступившая, ласковая темнота укутала собой сознание, унеся его в беспамятство…
Пришел в себя, как будто всплыл из толщи воды к солнцу и небу: плавно, мягко и немного растянуто по времени. Первое же что увидел — это потолок. Грубо побеленный, в мелких трещинках — и взгляд тут же зацепился за одну из них, помогая придти в себя. Постепенно пришло понимание: живой!!! Руки, ноги — всё на месте и цело! Тело, правда, ломает так, как будто вагон с углём разгрузил. Слабой, будто чужой рукой провёл по себе в поисках ожогов или ран… и… и… и хрипло каркнул:
— Похоже, крыша всё же улетела!!
*********
Правду говорят: утро оказалось заметно лучше вечера. Чужая память, а вернее, обрывки и куски её, воспринималась теперь как собственная. К сожалению, инфы крайне не хватало — но лучше хоть что-то, чем совсем ничего… Итак, что мы имеем?
Вчера у юнкера Агренева был торжественный выпуск из Павловского военного училища и построение-парад, по случаю получения первого офицерского чина. Зачитали Высочайшее поздравление… Яркое солнце, звуки оркестра, нереально сочные цвета — и над всем этим гремит сильный голос голос…. Ага, начальника? Хм, может, и нет, но бывший хозяин тела явно перед его обладателем трепетал.
— …ил обучение по первому разряду, с присвоением чина подпоручика…
— Поздравляю, князь!!
'Нормально, я ещё и аристократ, оказывается!'
— Благодарю вас, Ваше….
На этом фильм-воспоминание резко оборвался, напоследок одарив слабым отголоском головной боли.
Посортировав то, что осталось, не смог даже определить, как его…мда! теперь звать-величать, то есть собственно имя и отчество. А когда-то звали Лёней-Леонидом…
'А значит — что? Остаётся всем и каждому поведать о моей, хм, амнезии! И валить подальше от всех, кто знал меня *прежнего*, подальше и побыстрее. Я сегодня не такой как вчера….'
От размышлений отвлекло сильное желание посетить 'уборную', как подсказала ново-старая память. Блин!!! Ну просто день открытий, чтоб их!! Тело заметно 'тормозило', как будто оно было под водой. Шаркнув ногой под койкой, тут же выпнул наружу эмалированный тазик знакомой формы — то есть утка обыкновенная, медицинская. Хе-хе, а жизнь-то, похоже — налаживается, а?
Отныне и навсегда он — князь Агренев, Александр Яковлевич. После завершения торжеств по случаю окончания славного Первого Павловского военного училища, расположенного в не менее славном городе Санкт-Петербурге — был найден рядом со своей койкой в казарме, без сознания и на полу. Попытки привести в чувство успеха не имели, и безвольную тушку *обессилевшего от эмоций* князя на руках перенесли в лазарет училища, где тот и провалялся пять дней, пока не пришел в сознание. Товарищи по учёбе уже разъехались, наставники большей частью тоже, на освободившиеся койки уже, и с немалым энтузиазмом, переселились довольные и счастливые бывшие первокурсники… перед тем как отбыть в летний лагерь. Сейчас начало лета, и вообще, бедный он несчастный сиротинушка… Последнее утверждение есть натуральный факт. Матушка 'донора' умерла через 3 года после его рождения, а отец преставился пять лет назад. Так что юнкер Агренев всю свою сознательную жизнь жил и учился на казенном коште — то бишь на полном государственном обеспечении. Ко всему ещё имел вполне заслуженную репутацию рохли и зубрилы, вежливо-предупредительного с учителями, и курсовыми офицерами, но нелюдимого со сверстниками…
