Пришли, разумеется, не все, но около тысячи человек народу толпилось. Перед разбитыми для меня шатром с навесом шпалерами выстроили мекленбуржцы и стрельцы, а вокруг на всякий случай гарцевали казаки Татаринова.
Митрополит вместе с выборными людьми от секбанов уже ожидали меня, вместе с Рожковым, которому в очередной раз пришлось выполнять роль толмача. Подъехав, я первым делом подошел к церковному иерарху под благословление, после чего нам подали кресла. Мне побольше и поудобнее, Серафиму досталось седалище поскромней, но тот неожиданно остался стоять.
— Не пристало мне садиться в присутствии вашего величества, — просто объяснил он свой поступок. — Ведь я пришел как проситель за жизнь своей паствы.
— Как угодно Владыка, — пожал я плечами, устраиваясь поудобнее. — Для начала, желаю выразить тебе нашу монаршую благодарность и неизменное благоволение, за то, что ты уговорил духовных детей своих не лить кровь понапрасну. Сие мы ценим и безмерно одобряем. Мы же со своей стороны, наше обещание так же исполнили и всем сдавшимся даровали жизнь и прощение прежних прегрешений.
— Чем же мы виноваты перед вами, государь? — округлили глаза, собравшиеся начальные люди «псарей», что в переводе на персидский и звучит как «секбан».
— Запамятовали? — участливо поинтересовался я. — Ничего страшного, напомнить недолго. Вы, сукины дети, — на ходу скаламбурил я, — а также отцы-деды ваши, служили верой и правдой ханам, которые многие лета терзали нашу землю. Жгли, убивали, грабили, уводили полон. Не жалели ни стариков, ни детей и даже храмы Господни не могли служить им убежищем.
— Мы люди подневольные, — попробовал возразить кто-то из болюкбаши [37], но на него зашикали, заставив молчать, пока Мекленбургский дьявол не приказал всех убить.
— Но мы милостивы и прежним вас не попрекаем! Однако и оставить все как есть нельзя. Давайте определяться, как дальше жить будем?
— Мы в вашей власти, — вздохнул Серафим, очевидно несколько иначе предполагавший ход нашей встречи. — Как повелите, так и будет.
— Что же, в таком случае, полагаю, у вашей паствы есть три пути. Первый — вернуться в истинную православную веру и пойти на службу нашему величеству. Второй — перейти в наше подданство и переселиться в наши земли. Кто пожелает, может отправиться в Россию, остальные могут основать поселения по берегам Азовского моря. Во внутренние дела ваши вмешиваться не стану и первые десять лет ни дани, ни иной службы, кроме как оборонять свои городки не потребую. Тем же, кто поселиться в иных городах нашего царства налоговая льгота будет всего три года.
— А какой же третий путь? — мрачно осведомился секбанcкий ага.
— Служить хану, — пожал я плечами.
— Разве Джанибек останется властителем Крыма?
— Ну, зачем же Джанибек-Герай, — ухмыльнулся я. — Мало ли достойных в роду потомков Чингисхана?
— Но кто же в таком случае будет ханом? — воскликнул митрополит, но тут же едва не подавился своими словами, ибо увидел выходящего из шатра Шахин-Гирея.
Но если уверенный в моей защите Серафим просто удивился, то начальные люди секбанов просто застыли от ужаса. Поскольку многие из них, если не все, в свое время предали старшего брата Шахина — Мехмет-Герая.
— Склонитесь перед своим ханом, — прошипел царевич, сверля глазами собравшихся.
— Ты еще не хан, — твердо ответил ему ага.
— Верно! Беи еще не поднимали тебя на белом войлоке, — поддержал его кто-то из толпы.
— А где же твой брат Мехмет? — добавили с другой стороны. — Прежде он звался ханом!
— Вот вы как заговорили, шакалы, — криво усмехнулся Шахин, и, сделав вид будто отворачивается, резко выдернув из ножен саблю, полоснул клинком главу секбанов по горлу.
Удар был столь быстр и точен, что голова несчастного аги не удержалась на плечах и покатилась по земле, орошая ее кровью, а следом за ней опустилось и тело.
— Ни чего себе! — изумился я, — а царевич-то оказывается резкий как понос!
— Не то слово, государь, — вздохнул Рожков, которому подобные зрелища, судя по всему, были не в диковинку.
— Смотрите и запоминайте! — продолжал Шахин, — всякому, кто предаст меня, уготована такая же участь! Искандер-ага не знал что такое честь, верность и преданность, а потому и закончил свои дни как собака!
Потрясенные гибелью своего лидера готские стрельцы угрюмо молчали. В другое время, царевич за такой финт ушами рисковал мгновенно получить ответку, но теперь они были без оружия, да к тому же окружены со всех сторон моими ратниками.
— Великий царь московитов Иван Мекленбургский признал мои права на трон и всячески поддерживает их, — не унимался Шахин. — Уже завтра мы пойдем на Бахчисарай, и всякий кто осмелится противиться нашему оружию, будет стерт с лица земли!
Судя по всему, хвастливая речь татарского царевича не слишком убедила его потенциальных сторонников, но и возражать, глядя на обезглавленного предводителя, никто из них не осмелился.
— Уберите тело Искандера-аги и предайте земле, как подобает человеку его ранга и положения, — решил вмешаться я и встал рядом с самопровозглашенным ханом.
Шахин-Герай дернулся в ответ, как будто был против, но наткнувшись на мой взгляд, осекся.
— Ты саблю-то убери, — посоветовался я ему, после чего продолжил речь перед секбанами. — Вы все слышали мои условия. Теперь думайте, сроку вам до завтра…
— Что тут думать, государь, — с горечью отозвался седоусый плечистый секбан, — позвольте меня прямо сейчас принести присягу?
— Изволь, братец.
— Я Зисис Сидоропулос на сём месте и перед лицом божьим, — начал он, перекрестившись в сторону бледного как смерть митрополита, — целую крест на верность вашему царскому величеству и клянусь верно, и нелицемерно служить царю Ивану и его наследникам до самой моей смерти!
— Ах, ты…, - дернулся, явно не ожидавший такого исхода царевич.
— Тише, Шахин! — цыкнул я на него. — Это теперь мой человек!
Примеру Зисиса последовало более половины присутствующих, а на следующий день их число увеличилось до тысячи человек. Не захотели люди присягать новому хану, уж больно своеобразная у него была репутация. Вот так и появился у меня на службе Таврический стрелецкий полк. Впрочем, Шахин без войска не остался, ведь помимо «готских и греческих джигитов» в плену у меня хватало татар и ногаев. Вот они-то с большой охотой стали под его знамена.
Дело
