Оглянулся и увидел – Тихон привалился к шее своего коня.
Лучше бы вы, с-с-суки, государя императора на моих глазах убили…
Афина была недееспособна, поскольку в повод намертво вцепился уже мёртвый разбойник. Я соскочил с седла и, первым делом, всадил шпагу в брюхо стрелявшего – нафиг мне его "прикладом по башке". Мужик завыл и схватился руками за живот. Этот пока не опасен, а с тыла уже набегали двое оставшихся.
В клиента с косой я разрядил пистолет – на удивление всё обошлось без осечки: грохнул выстрел и парень шмякнулся навзничь. Теперь один на один.
Злодей с саблей выглядел значительно интеллигентней своих подельников: гладко выбрит, что, согласитесь, для мужика совершенно нехарактерно.
Оглянувшись на упавшего собрата по разбою, этот "саблист" с ненавистью посмотрел на меня.
— Ну всё, гондон штопаный, в последний раз ты со своими кишками одно целое составляешь…
Браво! "Гондон штопаный" – это "пять!".
Хорошо, что я это не услышал в стойке на расстоянии действительной атаки – точно бы охренел на пару секунд и делай со мной, что хочешь на этом гигантском для поединка промежутке времени…
А так… Ладно, информация принята к сведению – соперник серьёзный и работать с ним нужно "по-взрослому". Если он в Витькиных боях живым остаться сумел, то железом оперировать определённо умеет. Никакого шапкозакидательства – чревато.
Интересно: это "сдвинутый" или "каторжник"? Вероятнее второе. Ладно – потом разберёмся, а сейчас – "Поехали!".
Дистанцию я держал очень аккуратно, то есть не давал приблизиться показами контратак и не лез дуриком вперёд. Хотя и демонстрировал, что вполне собираюсь это сделать.
Соперник, определённо почувствовал во мне серьёзного оппонента и тоже не наглел – хочется жить гадёнышу.
Серьёзного контакта клинками до сих пор так и не было – только лёгкие шлепки слабой частью оружия, а остальное – дистанция. Мы оба владели этой важнейшей составляющей фехтования. Порвать её так и не удавалось. Во всяком случае, без шанса получить обратку, что никак не вписывалось в мои дальнейшие планы.
— Ты где так фехтовать научился, поручик? — вопрос был задан глядя "глаза в глаза", в стойке, на реальной дистанции, где десятые доли секунды решают всё…
— В Смоленске, в конце двадцатого века, как и ты, — и тут же "флешь", пока не оклемался.
Клинок вошёл в грудь как в масло – рёбра на пути не встретились.
Лицо этого "романтика с большой дороги" умирало на глазах.
— Ты кто?
— Конь в пальто! Привет с Арены! — без всякой жалости я оттолкнул мерзавца, вытаскивая клинок из его груди.
Тот упал на спину и больше не шевелился. На губах вздулись кровавые пузыри и, можно было не сомневаться, что если он ещё живёт, то последние секунды.
А у меня и так забот по горло.
Тихон из седла не выпал, а его коняга далеко не ушёл, так что мне хватило минуты, чтобы подбежать и спустить своего слугу на землю. Весь правый бок в крови, пулевая пробоина в районе подмышки и, слава Богу, сквозная.
— Тихон, ты как?
— Дюже больно, барин, — простонал раненый, — и голова кружится…
Чо-о-орт! Как же мне его везти? Есть ли хоть какое-нибудь жильё поблизости? Если назад, то последнюю деревеньку уже часа три как проехали – не довезу. Только вперёд, тогда какой-то шанс есть.
— Тихонушка, милый, родной, попробуй в седло забраться, я помогу. Давай, а?
— Ой, не знаю, ваше благородие – сил никаких…
Ёлки! Неужели уже так много крови потерял? Но сопли распускать нечего – необходимо закинуть его в седло, каким угодно образом…
Описывать процесс не буду. На всё про всё, ушло минут пятнадцать. Тихон выл, но честно пытался помочь. В конце концов, мне, уже почти с ног до головы измазанному кровью, удалось взгромоздить мужика на коня. На всякий случай примотав его к седлу, я подозвал Афину и, взяв в руки узду Тихонова Дона, послал свою кобылу вперёд.
— Не бросай, благородие! — раздался мне спину голос подстреленного разбойника.
К чёрту! Буду я ещё на вас время терять. Хотя…
Остановился.
— Эй! Ближайшее жильё далеко?
— В полутора верстах мельница. Не бросай, барин!
— Доберусь – пришлю за тобой кого-нибудь.
Всё, теперь только Тихон. Если этих даже волки сожрут к моменту появления каких-либо людей – горевать не буду, и совесть не замучит.
Я только сейчас понял как дорог мне мой "крепостной". Ближе его в этом мире была только Настя. Ну и Серёга со вчерашнего дня. Если не выживет… Даже думать о таком не хотелось. Только бы кровью не истёк – в остальном рана вроде для жизни не опасная.
Минут через десять показалась речка и – не соврал недостреленный – мельница. На данный момент она не функционировала, но из трубы стоявшей неподалёку избёнки поднимался дымок, значит, кто-то из хозяев присутствует.
Даже не буду пытаться представить себе обалдение местного мельника, когда в его дом ввалились два окровавленных "туловища" и одно из них моими устами пренагло проорало:
— Горячую воду! Куда раненого положить?
Офицерскую форму хозяин вроде разглядел и почувствовал интонацию – ну типа я имею право отдавать приказы. Как поняла это и его супруга, мгновенно метнувшаяся к печке:
— Воды-то скока?
— Сколько есть, лишь бы поскорей! А пока простую давай! Так куда положить? — я упёрся взглядом в мельника, даже не стараясь изобразить звериный оскал – он получался сам собой.
В отличие от жены, мгновенно выполнившей всё, что требовала ситуация, мужик всё ещё пытался собрать мысли в кучу…
Нет, в плане бытовых ситуаций, нам, мужчинам, до женщин по "скоросообразительности" далеко. Это в бою, технике, науке мы умнее и быстрее, но как только дело коснётся банальщины, то эти "Эйнштейны в юбках" быстро продемонстрируют своё превосходство.
Наконец Тихона уложили на лавку, и я стал осторожно распарывать шинельку на нём. А потом и всё остальное. Ушло минут десять прежде чем удалось рассмотреть рану. Погано – кровь до сих пор ещё шла, а количество литров этой жидкости в организме ограничено.
Вроде ошмётков одежды в рану не попало – и то хорошо. Лишь бы пуля прошла только по мясу и осколков лопаточной кости внутри не имеется.
Промыл, обработал йодной настойкой, сделал перевязку, используя свой запасной комплект белья… Тихон в сознание так пока и не пришёл. Но дышал ровно, что уже неплохо.
— Извини, хозяин за такое вторжение, — наконец повернулся я к мельнику. — Но сам понимаешь…
— Да уж понятно, что не от хорошей жизни таким макаром в избу входят. Вы-то сами, ваше благородие, как? А то тоже все в кровище.
