Я нигде, включая несколько помещичьих усадеб, икон пока не встречал. То, что простые, хуторяне имели немалые деньги и к тому же иконы, наводило на размышления. Однако спросить было не у кого, все обитатели хутора, включая детей, были убиты, а провести следствие не было возможности. Дай Бог было самим решить собственные проблемы.
Пока я исследовал попавшее в руки духовное сокровище, волонтеры предались поклонению серебряному тельцу и любовались свалившимся на них богатством.
— Как будем делить? — опять задал мне вопрос кто-то из ратников.
— Делите между собой, — легкомысленно ответил я, — мне деньги не нужны.
Мой скудеющий мешок с ефимками и так доставлял слишком много проблем. Приходилось везде носить с собой свою тяжелую мошну, и лишний груз богатства мне совсем не улыбался.
— А Кузьма Минич, — спросил Ефим, — тоже не в доле?
— Не знаю, у него спросите.
— Какая дядьке Кузьме доля! — вдруг возмущенно закричал Крот. — Нет ему доли, коли не было его с нами, когда клад нашли!
Мысль была интересная и тут же нашла сторонников.
— Это по справедливости, — согласился с Кротом Ефим. — Ничего не поделаешь, коли не было его здесь, знать, проспал.
— Он полбу варит, — напомнил я.
Волонтеры задумались, но хитроумный Крайний нашел выход:
— Может и тем, которые раненые были, долю дать? Они тоже с нами раньше были! И вообще, всей деревне? Это, боярин, будет не по чести. Вот тебе бы мы долю давали, ты здесь был, но ты сам отказался — твоя воля. Слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Хочешь, бери себе остаток клада, мы не возбраняем, а деньги наши, по святой чести и справедливости.
Мне такой жлобский подход к «справедливости» не понравился, но спорить не хотелось, и я совершил очередную ошибку, оставил крестьян самих делить серебро.
— Что нашли? — спросил Минин, действительно занятый варкой полбенной каши.
— Горшок с серебром и иконы, — ответил я, показывая перепачканный в глине сверток. — Тебе решили долю ефимок не давать.
— А тебе?
— Я отказался, мне деньги пока без надобности.
— Ты что, оставил мужиков самих деньги делить? — встревожился Кузьма. — Он же передерутся!
— Я как-то не подумал. Да там и делить-то особенно нечего.
Минин считал по-другому и торопливо, сняв с огня котел с варевом, пошел наводить порядок. Я оставил свой сверток и поспешил за ним. Однако мы опоздали. Драка уже началась.
— Прекратить! — закричал Кузьма, но на него никто не обратил внимания.
Драка была общая. Хорошо, что пока в ход не пошло оружие. Парни исступленно, молчком лупцевали друг друга. Я попытался разнять тех, кто попался под руку, но сзади меня самого ударили, и пришлось отступить.
Минин, не говоря ни слова, побежал в избу, вернулся с пищалью, пристроил ее на плетень и выпалил над головами. Ахнуло, как из пушки. Над нами с воем пролетела моя самодельная картечь. Волонтеры испугались и остановились, где кто стоял. Кузьма прислонил самопал к стволу дерева и, не торопясь, приблизился к застывшей группе.
— Деньги не поделили? — спросил он шершавым голосом. — Кто первый начал?
Вперед выступил Молчун:
— Мне чужого не нужно, но обрезанную ефимку не возьму, — сказал он и протянул на ладони отрезанную по краям монету.
— А мне самые затертые дали, — пожаловался Кнут.
— Соберите все деньги, я сам разделю, — тоном, не терпящим возражений, сказал Минин. — Кто не все вернет, и долю не получит, и я с него своими руками шкуру спущу.
Таким решительным народного героя мне еще видеть не доводилось. Взгляд его был жесток и непреклонен. Волонтеры, пряча глаза, начали ссыпать монеты на запачканную тряпицу. Кузьма подобрал с земли яблоко раздора и, не оглядываясь, пошел к избе.
Виноватые ратники гуськом двинулись следом.
— Я хотел по справедливости, — ища у меня сочувствия, сказал Крайний, — а он чего-то, того…
Кашу ели молча. Никаких вопросов о дележе Минину не задавали. Бойцы выплеснули эмоции и теперь готовы были подчиниться любому решению арбитра. После обеда Кузьма разложил деньги по равным кучкам и Кнут, стоя спиной к столу, называл, кому какая из них достанется. Против Божьего промысла никто не возражал.
Вскоре дождь, наконец, кончился, и в прогалины начало проглядывать солнце.
— Седлать! — приказал Минин, беря командование в свои руки.
Волонтеры без промедления бросились седлать лошадей. Никто ни с кем не разговаривал. Златой, вернее, будет сказать, серебряный телец расколол наше единство. Парни обменивались такими злыми взглядами, что было ясно — инцидент еще далеко не исчерпан.
— Я назад в Семеновское не согласный, — неожиданно заявил Ефим, когда настало время выезжать, — не пойду больше в крепость. — Было видно, что решение далось ему с трудом, а драка явилась лишь катализатором. — Пусть кто хочет, тот и бежит до материной юбки.
— И я, и я не согласный, — поддержало его несколько голосов.
Мне, собственно, было все равно, вернутся ли крестьяне в крепостное состояние, или нет. Исключительно из добросовестности предупредил:
— Время нынче смутное, трудно вам будет, в общине легче будет выжить.
— Хоть день, да мой! — упрямо ответил Ефим. — В казаках не хуже, чем в крестьянах.
Как часто бывает, шальная копейка враз переменила психологию и нестойкие жизненные принципы ее обладателя. Небо вдруг показалось в алмазах, жизнь яркой и праздничной.
— Денег вам на всю жизнь не хватит, кончатся, что будете делать? — спросил Минин.
Ефим скептически хмыкнул и будто невзначай покосился на свое «обмундирование» и оружие.
— Кончатся — добудем, — насмешливо произнес он. — Ну, кто со мной?
Четыре человека, не раздумывая, подошли к нему.
— А вы что будете делать? — спросил я Ивана Крайнего и остальных волонтеров.
— Я в Москву подамся, — пряча глаза, ответил Иван, — в стрельцы пойду.
— А мы по домам, — ответил за оставшихся рассудительный Крот, — нам казачить да разбойничать не по-христиански.
Все уже сидели в седлах и осталось только разъехаться. Однако вбитая с младых ногтей привычка подчиняться была столь сильна, что никто без разрешения не осмеливался начать действовать. Я не знал, что лучше для этих парней, вернуться в зависимое, крепостное состояние или проявить инициативу и пуститься в бурное, как говорится, житейское море без руля и без ветрил.
— Ну, что же, у каждого своя судьба. Бог вам в помощь, — только и сказал я.
Распад команды создавал нам с Мининым определенные трудности по части транспортировки казачьего сундука, но теперь, когда мы оставались вдвоем, можно было разобраться с его содержимым и перегрузить ценности, если таковые там окажутся, в более подходящую тару.
