— Ага. — Лайлокену удалось наконец более-менее совладать со своим желудком. — Дела торговые редко идут наперекосяк с самого начала. Войны в таких вот тихих бухточках и начинаются с того, что ты запросишь за свой товар или как ты отзовешься об их цене. Гордость — штука хорошая, только если она не доводит тебя до беды… тем, скажем, что не склонил вовремя головы. Ремесло торговца никогда не было легким.
— Ну, если подумать, и свата тоже.
— Ха! — Лайлокен вытер рот рукавом и пожалел, что под рукой нет того бурдюка с вином, который он прикупил аккурат перед отплытием. — Тоже, черт возьми, верно.
Тем временем к берегу спускалась от крепости новая делегация, возглавляемая на этот раз женщиной. Ее окружали еще несколько женщин постарше и трое или четверо мужчин с сединой в бородах. Глаза у женщины были бирюзового — словно воды горного озера в летний день — оттенка, взгляд — живой, пытливый. Длинные волосы цвета огненной меди были заплетены в толстую косу, украшенную золотыми нитями и напоминавшую безумно дорогую, украшенную драгоценностями змею из сада какого-нибудь языческого бога. Когда она приблизилась, по толпе пронеслось удивленное: «Риона Дамгнейт!»
Лайлокен изумленно выпучил глаза: набравшись в прибрежных тавернах достаточно гэльского, чтобы хотя бы понимать смысл разговоров в толпе, он едва верил своим ушам.
— Риона Бард? Личная советница короля?
Так и не решив, как истолковать появление королевской советницы — как добрый знак или признак беды, Лайлокен внимательно разглядывал ее. Она остановилась перед ними и подняла руку в приветственном жесте, на что Лайлокен с Медройтом откликнулись таким же, изобразив на лицах должное почтение.
— Вы, как я погляжу, бритты, — произнесла она, продолжая в свою очередь изучать пришельцев внимательным взглядом. Ее выговор трудно было назвать идеальным, но даже так ее знание их языка оказалось приятным сюрпризом. — Я Риона Дамгнейт, друидесса короля Скотти Даллана мак Далриады, наставница Килин, дочери Даллана мак Далриады, наследницы престола, будущей королевы Скотти. С чем прибыли вы в Дунадд-Харбор? В поисках укрытия от шторма? — Она подняла изящную руку, указывая на низко несущиеся тучи. Пока она говорила, ветер усилился, хлопая парусами и подолами женских юбок.
— Верно, — кивнул Лайлокен. — Только есть и иные штормы, задувающие над людскими головами, и иные способы встречать их.
— Поясни свои слова, и попроще, ибо я не настолько хорошо знаю ваш язык, чтобы оценивать цветистые выражения.
— Где это вы так хорошо выучились по-нашему? — на взгляд Лайлокена, довольно необдуманно брякнул Медройт.
Она смерила его взглядом и, похоже, нашла его вполне доброжелательным, пусть и не слишком тактичным. Во всяком случае, она одарила его легкой улыбкой.
— Бритты не раз посещали с визитами ирландские города и королевские семьи. Долгие это были визиты, однако часто кончались они несчастливо — для одной или обеих сторон. Я с удовольствием учила их язык, ибо никогда не знаешь, не поможет ли знание врага обрести в трудную минуту друга.
Медройт просветлел, ибо услышал именно то, чего надеялась достигнуть альянсом с ирландцами его тетка. У Лайлокена же внутри все болезненно сжалось. Рабы… Бедные британские ублюдки с захваченных рыбацких шлюпов или прибрежных деревень, работающие на ирландских полях или в ирландских кузнях, — да что там, во всех ремеслах проще купить или украсть раба, чем платить за ту же работу мастеровому.
— Так что же, — улыбнулась она, смягчая собственное напоминание о шатком их положении, — привело вас в Дунадд?
Лайлокен прокашлялся, стараясь придать своему голосу побольше официальности.
— Я, Лайлокен-менестрель, бард королевы и короля Рейгедских, бард королевы Гэлуиддела и Айнис-Меноу, прибыл сюда с личным посланием королю Далриады. — Он достал перстень Морганы. — В подтверждение этого вот печать Гэлуиддела и Айнис-Меноу, полученная мною из рук самой королевы Морганы, сыновья которой унаследуют Айнис-Меноу и Гододдин, а племянник ее вскоре, если все обернется так, как он надеется, будет править Гэлуидделом. — Он повернулся к юноше, представляя ее. — Медройт, племянник Морганы, королевы Айнис-Меноу, королевы Гэлуиддела, который прибыл сюда в поисках союзников.
Несмотря на, наверное, великолепную подготовку Рионы во всем, что касалось политики, брови ее удивленно поползли вверх.
— Союзников? — переспросила она. — В чем?
— Ах, — улыбнулся Лайлокен. — Это я поведаю королю Далриады. Не сомневаюсь, он с радостью примет твою помощь в переводе нашего предложения. Разумеется, мы прибыли с дарами. — Он махнул рукой в сторону качавшегося на волнах шлюпа. — С твоего разрешения мы выгрузили бы их на берег.
Риона повернулась к своим спутникам — судя по всему, местному подобию совета старейшин у бриттов, — и быстро заговорила с ними, понизив голос так, чтобы толпа любопытных зевак не слышала их разговора. На лицах ее спутников отобразилось удивление, потом они коротко ответили ей что-то. Риона снова обратилась к Лайлокену с Медройтом:
— Мы с радостью посмотрим ваши дары и выслушаем твое послание.
Лайлокен повернулся и крикнул через полосу воды:
— Эй, капитан, скажи своим людям: пусть снесут дары на берег! И нашу поклажу тоже, так ведь? — Он покосился на Риону в ожидании разрешительного кивка и, конечно, получил его, ибо шторм не собирался утихать, а до наступления темноты оставалось не так уж и много времени.
Через пару минут несколько мокрых матросов вытащили на берег тяжелый сундук, бурдюк вина из самого Рима, охапку кожаных мешков с личными вещами Медройта и подарками его вероятной невесте и еще один сундук с пожитками Лайлокена, в глубине которого лежали закутанные в одежду и переложенные соломой несколько бутылок со смертью. Беннинг ухмыльнулся про себя, глядя на то, как запыхавшиеся матросы волокут дары по дороге вслед за Рионой Дамгнейт и ее свитой.
Крепость, к которой они направлялись, была построена крепко, на совесть — с толстыми каменными стенами, не способными, однако, сравниться с лучшими римскими крепостями вроде Кэрлойла — наверняка именно поэтому, решил Беннинг, Скотти так и не смогли вторгнуться по-настоящему куда-либо южнее Адриановой стены. Внутри она оказалась темной, сырой, промозглой; стены поэтому пришлось занавесить шкурами, а полы устлать тростником. Свет проникал в помещения сквозь узкие окна-бойницы, да коптили на стенах факелы — длинные жердины, конец которых был обмотан все теми же пропитанными маслом тростниковыми листьями.
