— Сука, что же ты наделал, а?! — со слезами в голосе спросил сержант не то самого себя, не то мертвого велосипедиста.
На другом посту пришлось обстрелять машину, пытавшуюся прорваться из города. Сначала ударили вдогонку, по колесам, а когда машина завалилась в кювет, всех пассажиров, четверых кавказцев, расстреляли, не дав выбраться из салона, а потом облили бензином и сожгли.
Карантин в собственных квартирах продолжался четверо суток.
Вакцина поступала прямо с колес, и медики, падая от усталости, по очереди обходили дома, делая прививки.
— Так, дом сорок шесть, с номера первого, — сказал Ханкеев, вступая в очередной подъезд. За ним шла медсестра Лена с толстым журналом регистрации. Доктор нажал кнопку звонка, подождал, потом постучал.
Никто не отзывался. Зато загремели засовы в соседней квартире. Дверь чуть приоткрылась, из-за цепочки выглянуло испуганное женское лицо:
— Вы в первую квартиру?
— Да, с вакцинацией.
— Ой, наверное, они все умерли. Вчера там кто-то жутко кричал, просто сил не было слышать такое!
— Во сколько это было?
— Часов в пять вечера.
— А сколько человек жило в квартире?
— Трое, муж с женой и дочка лет пяти.
Ханкеев еще раз, более длительно нажал на кнопку звонка, но так и не дождался отзыва.
— Ну что ж, пометь как зараженную и пошли дальше. Открывайте, уколем вас, — обратился врач к словоохотливой соседке.
— Ой, а это не опасно? Эта прививка, она точно поможет?
— Конечно, на себе проверено, — качнул головой доктор и усталым жестом потер лицо.
Через неделю ударили первые морозы. Для большей эффективности естественной дезактивации во всем городе отключили отопление, вымораживая жилье. За это время в Николаевске умерло семь тысяч триста пятьдесят шесть человек, в том числе и семья фельдшера Артюхова. Серега все-таки успел забежать к соседям и передать им привет от сына. Из многочисленных родственников Сергея выжили двое, умудрившихся даже не чихнуть там, где остальные загибались за считанные часы. Всего таких везунчиков по городу набралось человек пятнадцать. Жуткую трагедию пережил один из этих людей. У него на глазах умерли все родные: мать, отец, сестра, два брата с женами и детьми, собственная жена и двое детей. Главу семейства чеченская зараза не взяла. Тогда он просто вставил в рот дуло охотничьего ружья и большим пальцем ноги нажал на курок.
Самое страшное выпало солдатам, очищавшим городские квартиры от трупов. Дело это затянулось на целую неделю, и тела умерших разложились до жуткого состояния. Но все равно нашлись и мародеры, проникавшие в квартиры раньше погребальной команды и не брезговавшие чужими вещами. Еще долго потом на местных рынках продавали вещи, пропахшие сладковато-приторным трупным запахом.
Карантин с Николаевска был снят лишь через месяц. Из медиков скончались четверо. Умер и Куликов, но не от болезни, а от обширного инфаркта.
Но это был лишь один из прорывов блокады карантина. Всего таких случаев было четыре. Особенно жуткой оказалась гибель деревни Кисловки на Смоленщине. Триста пятьдесят дворов вымерли начисто, и никто не слышал и не видел последних мучений этих людей. Просто в ближайший городок на молокозавод перестали привозить из Кисловки молоко. Удивленный подобным нарушением многолетних связей директор позвонил в деревню, но никто не поднял трубку.
Когда экспедиторы с молокозавода приехали выяснить, в чем дело, и при случае поругаться с деревенщиной, оказалось, что ругаться-то и не с кем. На фермах и во дворах мычала и визжала некормленная скотина, а заезжих гостей уберег от гибели первый десятиградусный заморозок. Врачи так и не смогли понять, каким образом попал в эти глухие места вирус штамма Икс.
* * *
В начале декабря начальник медицинской службы Вооруженных сил докладывал Временному Военному Совету:
— В Чечне осталось не более пяти процентов населения, в основном в горных районах, ударные бригады до сих пор очищают населенные пункты от трупов. За кольцом карантина погибли семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Эти данные, естественно, секретные...
— Не надо секретности, — прервал его Сизов. — Наоборот, проведите брифинг и обнародуйте факты. Покажите кадры с мест событий. А то эти в ООН и так себе позволяют слишком много.
Действительно, с самого начала эпидемии со стороны Запада раздавались критические голоса:
— Как это русским так быстро удалось создать сыворотку от совершенно новой болезни? — ехидничал на трибуне ООН представитель США Джанни Бальмонд. — Иногда на то, чтобы определить возбудителя болезни, уходит несколько месяцев, а тут русские врачи совершили чудо из серии сказок Шахерезады. Какой джин помогал им? Не создан ли он раньше самими русскими умельцами?
В тот же вечер Сизов сделал в дневнике очередную запись:
«Как часто приходится жертвовать тысячами людей для блага миллионов. Семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Цифры выглядят отстраненно и совсем не страшно. Чужая смерть трогает, лишь когда погибают твои родственники или чужие люди умирают на твоих руках. Надеюсь, что эти жизни окупятся в будущем.»
Осень кончилась вместе с балканским конфликтом. Жители Европы медленно приходили в себя, начала налаживаться обычная, повседневная жизнь, такая обычная и скучная прежде и казавшаяся чудом теперь, после пережитого кошмара ядерного противостояния.
С первыми заморозками Сизов наконец позволил себе передохнуть. На этом настояли врачи, встревоженные усилившимися головными болями своего высокопоставленного пациента. На неделю он уехал к себе в подмосковную резиденцию «Сосны», много гулял, пару раз выезжал на охоту. К нему привозили только самые важные документы, изредка звонил Соломин, да пару раз навестил Сазонтьев, все продолжавший обмывать свои погоны полного генерала армии.
Но за это время произошло и нечто важное в личной жизни Диктатора. Закончив процедуру подписания очередных бумаг, Михаил Фартусов, секретарь Сизова, несколько замялся и напросился на вопрос:
— Есть что-то еще?
— Да, Владимир Александрович, тут... э... одна журналистка нас допекает уже три месяца. Говорит, что вы ей обещали интервью частного характера.
Сизов улыбнулся.
— Да, было дело. И что, сильно она этого добивается?
— Звонит каждый день. Надо сказать, весьма язвительная дама, такое порой про вас говорит.
— Например? — заинтересовался Сизов.
— Ну, например, что вы не умеете держать слово, что боитесь ее.
Теперь Владимир расхохотался уже во все горло. Он прекрасно помнил эту зеленоглазую фурию, не пропускавшую ни одной пресс-конференции с его участием. В глазах симпатичной репортерши Диктатор читал не любовь, а скорее, наоборот, явную ненависть. Может, это и привлекало в ней. Сизов прекрасно помнил, как после памятной пресс-конференции по Югославии она пробилась к нему вплотную и, просунув голову под мышкой телохранителя, спросила:
