Всё общее. Казарма…
Ох, как же плохо мне было в последний день старого, уходящего, 87-го года… Вдвойне плохо от того, что я должен был делать вид: мне тоже весело, мне хорошо, всё просто здорово…
…Девчонки нас отпихнули от "стола" окончательно и бесповоротно. Сами они при этом носились, как электрополотёры, производя немногим меньше шума. Все повседневные дела у нас валились из рук — такое состояние в праздники, конечно, знакомо всем — и только Север с Арнисом хладнокровно простёгивали (по Сморчовскому и моему примеру) себе бригантины из полос толстой кожи, изо всех сил делая вид, что ничего необычного не происходит.
Я полулежал на своём спальном месте — затылком в стену, подбородок в грудь. Танюшка мотнулась наружу, что-то с хихиканьем протащила на ледник, следом за ней вихрем пролетели ещё несколько девчонок… Они явно готовили какой-то сюрприз, но меня это почему-то совершенно не колебало.
— Олег, сколько времени? — пихнул меня локтем Санек. Я поднёс к глазам свою испытанную "ракету":
— Полчаса осталось.
— Так-так! — оживился и весело озаботился Саня, вскакивая. — Пора шашлык мастерить… Щусь — за мной!
Сергей, верная душа, перебрался ко мне — почувствовал моё настроение. Толкнул меня в колено, тихо спросил:
— Ты чего?
164.
— Ничего, — я сел, скрестив ноги. — Так, раскис немного… Пройдёт.
Сергей посмотрел с сомнением, но больше ничего не сказал. И не ушёл.
Стол у нас был настоящий — собранный на козлах из подогнанных одна к одной жердей, но низкий — чтобы можно было сидеть прямо на шкурах, устилающих пол. По пещере уже вовсю плыл запах шашлыка, а девчонки аккуратно и быстро таскали на стол всё новые и новые грубые глиняные блюда. Как всегда чудовищно медленно ползли последние полчаса. Да ещё и при совершенно неновогоднем настроении.
Игорек басаргин достал гусли — этот самый "официально утверждённый" гибрид арфы, гуслей, лиры и гитары с натянутыми вместо струн кусками конфискованной у Игорька Мордвинцева лески. Эта штука звучала, как ни странно, вполне приемлемо, и все, даже я, учились на ней играть. У меня получалось настолько отвратно, что у Игоря руки опускались.
Игорь сбацал про то, что "вокруг растут берёзы и прочие дрова" — подпел хором. Потом рванул совершенно нам незнакомую — очевидно, сочинил как раз к Новому Году, очень смешную:
— …Дед Мороза долго били,
Оторвали бороду,
А Снегурочку водили
Голую по городу!
Мы все вместе целовались —
Женский пол и пол мужской, -
А потом в снежки играли
И трезвые пошли домой!..
— Как там шашлыки?! — крикнул Вадим. Санек поднял, не глядя, большой палец: они со Щусём ворочали над углями с краёв костра длинные ветки шампуров. По пещере плыли, странно не смешиваясь, как спиртные слои в коктейле из иностранных фильмов, запахи шашлыка, печева, компота и ещё чёрт-те-чего.
Вернулся выбиравшийся наружу Олег Фирсов. Размахивая руками, он почти заорал:
— Там такой кайф!!! Луна! Всё вокруг серебряное! Искры по деревьям! Как лампочки — настоящий Новый Год, пошли смотреть!
Мальчишки повалили к выходу. Я остался в инертном состоянии и положении. По-моему, этого даже и не заметил никто, что меня обидело до конца и последнего края. До такой степени, что я почти решил: сейчас лягу спать. Было без пяти минут полночь. Конечно, реально могло быть и больше, и меньше — часы-то я подводил приблизительно. Но с дургой стороны — вся наша жизнь сплошная приблизительность, философски подумал я. Почему-то от этой мысли расхотелось спать. К вопросу о воплях Фирса "кайф!" вспомнился похабный анекдот — записи из дневника онаниста. "Среда. Дрочил левой рукой. Кайф! Четверг. Дрочил правой рукой. Высший кайф! Пятница. Имел женщину. Сла-абое подобие левой руки." Я не выдержал — засмеялся негромко, хорошо ещё, мой смех перекрыл вопль Ленки Власенковой:
— Мальчишки-и-и-и!!! за сто-ол!!!
Подниматься не хотелось, но не подняться — значило весьма бессовестно испоганить всем настроение. Нет, не "всем". Друзьям. А это немножко совсем другое. поэтому я, поднявшись, переместился за стол и подставил котелок под разливаемую девчонками из кожаного бурдюка золотистую струю с отчётливым запахом спиртного. Мне этот запах никогда не нравился, да и вообще — спиртное у нас в компании в особом почёте не было. Возле стола быстро и с шумом рассаживались все, несколько девчонок в страшной спешке зажигали самодельные жировые светильники, расставленные по центру стола. Слева от меня приземлился Сергей, а справа…
Справа — Танюшка.
Не успел я радостно осмыслить этот факт, как Ленка Черникова, перегнувшись
165.
через стол, бесцеремонно вывернула мне руку и завопила:
— Полночь! Новый Год!
— Ур-р-р-р-ра-а-а!!! — от души, не сговариваясь и очень слаженно грянули все за столом, вразнобой, но радостно потянувшись друг к другу котелками. Санек переорал радостный гам:
— Поздравляю всех, что вы живы — и желаю встретить будущий год в том же составе!
— Ур-р-р-р-ра-а-а!!! — взревело застолье вторично и снова полезло друг к другу чокаться котелками, как в фильмах о Великой Отечественной. Я осбрался было, перечокавшись, поставить котелок — но внезапно увидел глаза Танюшки и её губы. Она шепнула:
— С Новым Годом, Олег.
— С Новым Годом, Тань, — я тронул её котелок краем своего, отпил кисловато-сладко-горбкую жидкость и только после этого поставил посудину на стол. — Тебе что положить?
— Клади всего понемногу, — попросила она. — Салатика побольше положи.
— Потолстеть боишься? — подковырнул я.
— Тут особо не потолстеешь, — возразила Танюшка, — при такой-то жизни… Веришь, нет — там я Новый Год всегда ждала, потому что просто… ну, ощущение радостное! А тут наполовину — чтобы налопаться по самое горло… Смешно.
"Смешно" она сказала как-то сердито и обиженно. Я поступил очень мудро — навалил на глиняную тарелку гору салата, сдвинул на один край, а другой уркасил копчёностями, грибами и длиннющим шампуром, в шашлык на котором Танюшка тут же злобно вгрызлась, брызнув мясным соком себе на щёки. Шашлык у Сани удался как обычно — я это понял, едва сам взялся за шампур. Весь день не жрал, а на столе всё было вкусным. Правда — вкусным, девчонки расстарались. Я, например, никогда не любил кисель — но тут он был двух видов, черничный и малиновый, обалденный. За столом бурлили уже отдельные разговоры и продолжали работать челюсти. Когда первая волна схлынула, Ленка Власенкова, толкнув Наташку Бубнёнкову, умелась на ледник, а оттуда они вытащили, держа в высоко поднятых руках, большое блюдо, изображая при этом туш губами. Блюдо грохнулось на мгновенно расчищенный центр стола, в него сразу сунулись физиономии тех, кто сидел ближе. На миг воцарилась тишина, потом кто-то неуверенно-радостно сказал:
