— Почитай мне стихи, — попросила Танюшка. Я, глядя себе на носки лыж, тут же негромко откликнулся:
— Ты меня на рассвете разбудишь…
— Не надо, — выдохнула Танюшка. Я, по-прежнему не глядя на неё, упрямо продолжал, и она больше не перебивала…
— …Проводить необутая выйдешь…
Ты меня никогда не забудешь…
Ты меня никогда не увидишь…
Заслонивши тебя от простуды,
Я подумаю: "Боже всевышний!
Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу…"
Не мигая, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни…
Возвращаться — плохая примета!
Я тебя никогда не увижу…
Даже если обратно вернёмся
Мы на землю, согласно Хафизу —
Мы, конечно, с тобой разминёмся…
Я тебя никогда не увижу.
И окажется так минимально… — голос у меня вдруг сорвался, но я коротко передохнул и продолжал: — …Наше непониманье с тобою
Перед будущим непониманьем
Двух живых — с пустотой неживою…
И качнутся в бессмысленной выси
Пара фраз, долетевших досюда:
" — Я тебя никогда не увижу…
— Я тебя никогда не забуду…"… — и я повторил ещё раз:
— Я тебя никогда не увижу.
Я тебя никогда не забуду, Тань.
— Олег, — я оглянулся. Танька стояла, держась высоко поднятой рукой за ствол дуба, губы у неё кривились. — Олег, ну зачем ты это прочёл?
— А что — плохо прочёл? — я провёл ладонью по щекам. Получилось сказано зло. Танюшка
168.
качнулась. — Прости, — попросил я. — Давай ещё погуляем.
— А если не прощу? — жёстко спросила она. — Если я сейчас скажу: "Больше не подходи ко мне. Никогда." Тогда — что, Олег?
— Я не подойду, — ответил я и, подойдя к ней, уронил в снег меховые краги, взял её ладони в свои. — Ты рукавицы забыла, — и начал осторожно дышать на них. — Так что, прогонишь?
— Нет… — слабо выдохнула она. — Подними, настынут же…
Я поднял краги и надвинул их на руки Танюшки:
— Хорошо ты меня обшила.
— Мне это было приятно, — призналась она. Я не нашёлся, что ответить, да и не очень хотелось отвечать. — А как у тебя волосы отросли, смотри… — она протянула мою прядь пальцами к моим же губам. Губы у меня против моей воли дрогнули — и Танюшка отдёрнула пальцы, словно обожглась. — Пойдём ещё пройдёмся, — как ни в чём не бывало предложила она…
…Мы вышли на то место, откуда был виден морской залив. Сейчас он выглядел пугающе. Вода замёрзла почти на расстояние взгляда, только далеко-далеко за этим серебряным полем чернела полоска открытой воды. В лунном свете по льду километрах в трёх передвигались несколько чёрных фигур.
— Мамонты, — сказала Танюшка. — Сколько времени, Олег?
— Пять минут третьего, — в лунном сиянии отлично было видно циферблат. — Ого!
— Пошли обратно, пошли, — заторопилась Танюшка, — нас там уже ищут, наверное…
* * *
Около костра всё ещё сидели несколько человек, рядом торчали воткнутые в снег лыжи, а по рукам ходило несколько дымящихся котелков. Но в целом шум улёгся. Возле подъёма к пещере стоял Сергей; увидев нас, он оживился и махнул рукой:
— Я уже и беспокоиться начал… Гуляли?
— Угу, — буркнула Танюшка, снимая лыжи. Я, занимаясь тем же самым, спросил:
— Наши все тут?
— Не, — мотнул головой Сергей, — Власенкова Ленка с Олегом где-то мотаются тоже.
Да ты не беспокойся, ничего с ними не будет.
Я, если честно, и не собирался беспокоиться. А собирался поесть и погреться. Тепло в пещере показалось мне благословением.
Плошки на столе уже не горели. Было уютно и полутемно, очень как-то домашне. Несколько человек — я даже не понял в полутьме, кто именно — сидели на дальнем конце стола и, тихо разговаривая, "подъедались". Ближе Сморч с Наташкой Бубнёнковой, устроившись друг против друга, ели "по-настоящему" — наверное, тоже только что вернулись с прогулки. Потрескивали полешки в очаге, Игорёк Басаргин, сидя у стены, негромок напевал, подыгрывая себе — и большинство наших, устроившись кучей, сидя и полулёжа на шкурах вокруг, слушали.
Очень тихо, стараясь даже двигаться бесшумно, я разделся и присел, опершись локтем на край стола. Вошедшая следом Танюшка устроилась у меня за спиной и оперлась локтем на плечо…
— Епископ, правом от бога данным,
Печаткой перстня скрепил решенье:
"Предать распутную девку Анну
Суду святому на очищенье!"
Аннна-а-а,
Святая Анна…
А в подземелье под магистратом,
Где в клетке держали эту красотку,
Она, распутница, неоднократно
169.
Ломала двери, замки, решётки —
Аннна-а-а,
Святая Анна…
Палач своей клятве был верно предан,
Хотя всю ночь читал молитвы.
Он трижды Анну казнить собирался —
И трижды из рук топор выпадал —
Аннна-а-а,
Святая Анна…
На площади главное костёр пылает —
И видят люди великое чудо:
Огонь распутную обнимает,
Ласкает плечи, ласкает губы…
Аннна-а-а,
Святая Анна…
…Песня кончилась, Игорь продолжал задумчиво трогать струны. Мы с Танюшкой пересели за стол. Еды ещё хватало (правда, мороженого, конечно, не осталось), мы нагрузили себе опять по тарелке из "остатков" — я лично опять был голодный. Наверное, после прогулки, а елось сейчас даже с большим аппетитом, чем в начале. Кроме того, теперь можно было и не спешить, стараясь попробовать всё.
— Там так хорошо, снаружи, — Танюшка вздохнула. Я кивнул, жуя кусок ягодного
леваша. Хотелось сказать что-нибудь умное, но снаружи появился Санёк.
— Во! — удивился он. — Я не понимаю, что вы тут все делаете в новогоднюю ночь?! На
воздух, все на воздух, поживей, граждане, а то не успеете!
— Куда не успеем? — поинтересовался кто-то.
— Да потанцевать же! — рявкнул Санёк…
…Мороз стал покрепче. Танцевала пока что одна только пара — Игорь Северцев с Кристиной. Оба занимались в Кирсанове бальными танцами и сейчас легко и уверенно кружились около костра. Очень красиво и завораживающе — казалось даже, что на них не меховая одежда, а бальные костюмы. Мы, вывалившись из пещеры толпой, переговаривались и смеялись сперва, а потом застыли и замолкли. Мне даже почудилась на миг музыка вальса — красивая и широкая, как спокойная река…
— Шиз-га-ру-у да-ва-ай!!! — заорал Сморч, нарушив очарование. Я покосился на него с
неудовольствием, но Север, засмеявшись, махнул рукой, и они с Кристиной тут же перестроились на брейк, в котором тоже были мастерами. Но это худо-бедно могли у нас танцевать все — особенно "верхушку", а "нижняк" на снегу и не потанцуешь…
