Деревня была всего в одну улицу и десятка три домов, потому что пахотной земли мало. Зато много виноградников и фруктовых деревьев на склонах. Лигуры, живущие на побережье, предпочитали красный виноград, а обитавшие в глубине полуострова умбры — белый. И в садах на побережье чаще встречались инжир и оливки, а в горах — яблоки и груши. Сабины как раз трусили фруктовые деревья и собирали плоды. Видимо, более ценного нашли мало, а возвращаться налегке не хотели. Меня удивило, что они грабили своих соплеменников, видимо, вовремя спрятавшихся в лесу. В этой части захваченной нами территории в предгорье и горах жили умбры, которые, как мне объяснили, говорили с сабинами на разных диалектах одного языка и вроде бы считались родственными племенами. Может быть, умбры стали врагами потому, что признали нашу власть.
Зная по личному опыту, что грабеж — это настолько увлекательное мероприятие, что забываешь об осторожности, я решил устроить им засаду. С частью отряда — покинувшими колесницы лучниками — обогнул деревню и засел в кустах на крутых склонах по обе стороны дороги. Кусты были жиденькие, количество иголок превышало количество листьев. Надежда была на то, что врагу будет не до разглядывания склонов.
Рядом со мной расположился Ириятти — один из кузенов моей старшей жены Пудухепы. Ему двадцать два. За такую короткую жизнь успел наплодить восемь детей от трех жен, не считая умерших. Детская смертность сейчас очень высокая, даже у богатых. Светло-каштановые волосы и голубые глаза говорят о его знатном происхождении. Лет двести назад власть над хеттами захватила пришлая династия, состоявшая из светлокожих голубоглазых блондинов, и, так сказать, немного высветлила знать, начавшую превращаться в смуглокожих темноглазых брюнетов. Знаю, что ненадолго. Видимо, смуглокожие темноглазые брюнеты лучше адаптированы к жаркому климату. Вот и наши враги тоже по большей части блондины, совершенно не похожие на своих будущих потомков итальянцев.
Перед уходом в засаду я воткнул в землю прутик и прочертил линию от него. Как только тень от прутика достигнет линии, отряд должен был двинуться по дороге в сторону деревни, спугнуть сабинов. Наверное, я неправильно рассчитал угловое смещение солнца, потому что ждать пришлось долго. От скуки мои воины начали переговариваться все громче, пришлось прикрикнуть на них.
Впрочем, сабины улепетывали так быстро и шумно, что вряд ли услышали бы разговоры моих воинов. Они постоянно оглядываются, убеждаясь, что враг пока что далеко, и не догадываясь, насколько близко. Впереди ехала большая арба, запряженная двумя волами. Светло-серые крупные животные неторопливо переставляли ноги, несмотря на то, что погонщик часто колотил их палкой по широким крупам. Арба была с верхом нагружена всякой всячиной: внизу стояли кувшины, наполненные, скорее всего, зерном и большие корзины с фруктами, а сверху лежали старые кожи и деревянные вилы, грабли, лопаты. Следом шли шесть ослов. Каждый вез пару больших корзин, выстеленных кожей и наполненных доверху зерном нового урожая. Все зерно не унесешь с собой в лес, а крестьянин всегда найдет, что и где спрятал коллега. Дальше шли воины с котомками и корзинами. Большие корзины несли по двое, держа ее за ручки, а маленькие почему-то делают без ручек и носят на голове. Обычно это развлечение, вырабатывающее гордую осанку, для женщин, но сейчас маленькие корзины несли на головах мужчины. Видимо, за такое оскорбление мужского достоинства и будут наказаны.
Я пропускаю арбу, после чего встаю и тихо произношу:
— Начали.
Вряд ли большая часть засевших в засаде слышала мои слова. Они увидели, что я встаю и натягиваю лук, и поняли, что пришло время поупражняться в стрельбе.
В первый раз тетива сильно щелкает по наручу на моей левой руке. Начиная со второй стрелы, перестану замечать это. Моя стрела попала вознице в голову за правым ухом и вылезла выше левого глаза. Считай, уже мертвый сабин продемонстрировал мне окровавленный наконечник, повернув голову в мою сторону, после чего как бы прилег на награбленное барахло позади себя. Впрочем, я это видел краем глаза, расстреливая тех, кто двигался позади арбы. После секундного замешательства уцелевшие сабины заорали и, побросав добычу, схватились за щиты, закинутые за спину. Закрыться успели всего несколько человек, и те получили стрелы в спину, потому что мои лучники были на обоих склонах. Расправа продолжалась несколько секунд. Я израсходовал всего три стрелы, потому что постоянно приходилось менять цель, уже пораженную раньше меня. При всем при этом две последние мои стрелы настигали врагов не в одиночку. Желающих выстрелить было больше, чем мишеней. Несколько сабинов получило по три-четыре стрелы, причем четверо все еще шевелились, не желая умирать. Народ сейчас исключительно живучий.
Глава 82
Под стенами Клевсина длинное и широкое поле, покрытой высокой стерней полбы (дикой пшеницы-двузернянки). Хлеб из нее не ахти, а вот каша нормальная на вкус. Пока что зерновые не косят, серпами срезают колоски. На стерне пасут скот, который заодно удобряет поле. Сейчас большая часть стерни вытоптана и выжжена. Специально ее поджигали или случайно — не знаю. Скорее, второе, потому что выгорела только четверть поля как раз напротив главных городских ворот. С защитниками города мы пока не общались, если не считать обмен сигналами. Мы дали понять, что готовимся к бою. клевсинцы ответили, что поддержат, как сумеют.
Сабины сгруппировались на южном краю поля. Строй не держат, разбились на девять отрядов. Видимо, каждое племя (поселение) отдельно. Мне говорили, что сабины не организованы и не имеют длинных толстых пик, но я всегда предполагаю худшее. То, что такой прогноз не оправдался, порадовало меня. Значит, не зря гнал по горным дорогам колесницы. Этот вид войск не знаком аборигенам. Для них лошадь в диковинку, даже мулов не все видели.
Мои копейщики построены в фалангу в три шеренги, чтобы растянуться пошире. Впереди лучники врассыпную. Если что-то пойдет не так, прикроют наше отступление. С обоих флангов фалангу объезжают колесницы. В каждой по три члена экипажа: возница, копейщик-щитоносец и лучник. Только моя, более легкая и маневренная, египетская, везет меня и возницу Хутрали, который в Малой Азии был хеттом, а теперь, как и все наши, расен. Отдохнувшие за ночь лошади бегут резво. Как догадываюсь, им чертовски надоело тащиться по горным дорогам. Поле со стерней после таких дорог кажется российским автобаном, если такое словосочетание не оксюморон. Я останавливаюсь в центре линии, жду, когда подтянутся отстающие, расположатся на краях ее. Сорок две колесницы — это, конечно, маловато против почти тысячи воинов, но больше нет. Вру, есть. Из открывшихся ворот Клевсина начинают выезжать колесницы. Их там не больше двух десятков, но в данном случае это существенная подмога. Оборачиваюсь и машу рукой двум трубачам, которые стоят позади фаланги. Под рев труб начинаем движение. Я похлопываю Хутрали по плечу, чтобы не сильно разгонялся, не вырывался из строя. Ровный строй производит более гнетущее впечатление на противника. Кажется, что на тебя катится высокий, выше человеческого роста, вал, грохоча колесами, звеня оружием, крича, свистя… Точнее, два вала. Второй хоть и в два раза меньше, но шума производит столько же. У тех, кто не знает пугливость лошадей, возникает ассоциация со стадом быков, которые имеют дурную привычку нестись сломя голову, сметая и затаптывая все на своем пути. И еще из этих валов летят стрелы, которых становится все больше, по мере его приближения. Пусть лишь малая часть стрел попадает в цель, но и это сильно нервирует.
Сабины дрогнули. Как-то вдруг плотные группы воинов, которые, как чудилось, приближались к нам рывками, начали редеть. До них оставалось еще метров сто, и мой возница уже начал придерживать лошадей, когда я заметил, что враг побежал.
— Гони! — толкнув в спину Хутрали, крикнул я.
В бою люди порой глохнут, поэтому команды дублируются толчками в спину и похлопыванием по плечам. Они одинаковы у египтян и хеттов, поэтому мне не пришлось переучиваться. Видимо, первые переняли у вторых, или оба получили из одного источника, который, скорее всего, находился в районе Митанни, потому что видел пергамент с руководством по работе с лошадьми, написанный неизвестным мне вариантом клинописи, как сказали, на языке народа, населявшего эту страну ранее.
