Она заметила на его лице отражение этих мыслей, потянулась к нему, снова обняла, прижалась всем вытянутым в струнку телом.
— Ты ни о чём не думай, всё будет хорошо, я ведь с тобой, я тебя никогда не оставлю, всё буду делать, чтобы нам… Чтобы мы… На этом свете — точно…
— А на том? — усмехнулся Фёст, гладя её по спине ладонью, слишком шершавой для её атласной (или — шелковистой?), кожи. Лицо-то она себе подправила, а тело осталось прежним.
— А того — просто нет! Мы всегда будем только на этом. Лет сто или двести. Как Сильвия. Не успеем друг другу надоесть?
— Как пойдёт, — снова улыбнулся он, повернувшись на спину, а Людмила, привстав на колени, погрузила пальцы в его волосы и подставила для поцелуев грудь.
Только часа через полтора они, наконец, вышли на лестничную площадку. Вяземская сверкала глазами, её прямо переполняли эмоции и избыток физической и нервной энергии.
Но сейчас двумя этажами ниже сидел весьма проницательный человек, с которым предстоял весьма серьёзный разговор, и Вадим строгим шёпотом, показывая, что романтика кончилась и начинается служба, велел ей собраться.
— Не то у нас сейчас положение, поручик Вяземская, чтобы светиться и порхать, понимать надо. Перенастройтесь. Вы иностранка, напуганы происходящим, в то же время вам очень интересно, заодно соображаете, можно ли на данных обстоятельствах подзаработать. Уловили вводную?
— Поняла, будет сделано, — заученно ответила Людмила, но не удержалась, ещё раз на мгновение коснулась губами его губ, провела ладонью по щеке и только после этого сосредоточилась. А уж играть она умела что угодно и в любых предложенных обстоятельствах. В Вахтанговском театре сразу бы на первые роли взяли, наверное.
И Вадим вдруг подумал, что где бы ещё он нашёл такую жену (впервые назвав Людмилу этим термином)? Слава богу, что военнослужащая. Попробовал бы он штатской жене сказать нечто подобное, да в таком тоне! Понеслись бы, как в сказке, клочки по закоулочкам…
Консьерж Борис Иванович был на месте, на что Вадим и рассчитывал. Увидев его, ушедшего всего несколько часов назад в приличной компании чёрным ходом через гаражи и неведомо как вновь оказавшегося дома, не проходя мимо вахты, отставной майор больше не стал удивляться. Надоело.
И баба с ним опять новая. Правда, всего через минуту намётанный взгляд офицера-разведчика засёк, а тренированный ум разложил по местам все приметы, признаки, неуловимые для непосвящённого детали. Снова Людочка, школьница-выпускница. Ну, бля, артистка! Сейчас таких ни в кино, ни по телику не увидишь, если не старые фильмы, конечно. То лет восемнадцать, то тридцать пять, то двадцать пять — двадцать семь, как сейчас. И лицо ведь меняет, и выражение глаз… А вот с фигурой, походкой, всеми прочими движениями — хуже. Не получается совсем избавиться от настоящего стиля. Он-то знает, видел таких ребят, из самого-самого спецназа ГРУ. Правда, в том и дело, что ребят, как правило — капитанов, лет под тридцать. Те тоже умели так вот двигаться, даже в нерабочее время.
Он не совсем поверил тому, что наскоро, заскочив на минутку, рассказали Эдуард с Григорием. Подробнее обещали позже, когда он с дежурства сменится. Может, по фактам и верно, но вот детали… Уж больно круто, и в американском кино такого не увидишь. А сейчас вдруг поверил. Наступает, так сказать, момент кристаллизации. В настоящий момент — психической.
— Опять у вас что-то приключилось? — стараясь, чтобы звучало понебрежнее, спросил майор.
— Да я даже и не знаю, дядя Боря, — прежней улыбкой сверкнула Вяземская. — У нас или у вас. С тех пор как мы последний раз виделись, что-то интересное произошло?
А виделись они, «по прямой хронологии», ровно шесть часов назад.
— Я вот, честно сказать, после нашего разговора очень насторожился, — сказал майор, обращаясь уже к Фёсту. — Понял так, что вы очень надолго исчезаете и все ожидаемые события могут случиться без вашего участия. А сами — тут же…
— Обстоятельства, друг, обстоятельства, — как бы чуть ёрничая, ответил Вадим. — Думаешь одно, выходит по-другому. Значит, про нападение на дачу Президента и прочие события ещё не слышал?
— Какое нападение? И откуда бы я слышал? У меня весь доступ, — он кивнул на маленький приёмник, гонявший «Радио-шансон». — А остальное — по телику, когда сменюсь…
— Сменщика позови, — сказал Фёст. — Минут на двадцать разговор есть.
— Вон сменщик, в подсобке. И что? — спросил майор, выходя из-за своего бронированного стекла, привычным жестом чуть сдвинул назад по ремню кобуру с «ПМ-ом».
— Да вон там, наискосок, трактирчик есть. Его как, сильно смотрят?
— Не думаю. Некому и незачем. Здесь с самого девяносто пятого года, если не ошибаюсь, никаких сходок не бывало, ни «голубые» не собираются, ни либералы. Иногда удивляюсь, с чего они до сих пор существуют.
Фёст знал — с чего, только не время сейчас ещё и эту тему поднимать.
— Ну давай и зайдём, накатим по-офицерски, есть за что, поверь. Там и поясню моменты.
Трактир имени Гиляровского и вправду был неплох. Малолюден и уютен. Тонкостями кулинарии ни один из трёх офицеров не озабочивался, а диапазон выпивки был как везде.
Только Люда вдруг блеснула эрудицией, наверное, обстановка подействовала.
— Я вот читала, что Владимир Алексеевич, «дядя Гиляй» то есть, если не в хорошем ресторане, рюмку водки закусывал печёным яйцом, и ничем больше.
— Ну, девушка, с тех пор кое-что изменилось, — философски заметил майор.
— Никогда в жизни не ела печёных яиц, — сообщила якобы американка.
— Здесь тоже едва ли подадут. А вообще можно посоветовать, чтобы внесли в меню, — усмехнулся Фёст. И сразу перешёл к важному.
Не вдаваясь в звучащие слишком фантастически детали, он рассказал Борису Ивановичу всё, что случилось за минувшие несколько часов и на самом высоком уровне, и пониже.
— Да? Если так, то совсем интересно, — сказал майор, сохраняя невозмутимость. — А на земле тихо пока.
— А ты спрашивал? — спросил Фёст. — Позвони, если есть куда, я как раз покурю…
Им с Людой хватило времени на то, чтобы недолго подержаться за руки. Он перебирал её пальцы, а она вздрагивала, стараясь, чтобы чувства не отражались на лице.
— Да-а, товарищ командир, — с помрачневшим лицом протянул майор, засовывая в нагрудный карман телефон. — Интересные дела…
— Я другого и не обещал. Но выбор у вас остаётся. Можно и пересидеть. Только во что упрёмся, а, Борис Иванович? Мне отчего-то до сих пор вспоминается «Хождение по мукам». Если бы тогда все на Дон, к Корнилову пошли — как мой тёзка, Рощин, Вадим Петрович, — одно бы вышло. А нам всё вкручивали, что «Тихий Дон» гениальное произведение. Болтайся, мол, как Гришка Мелехов дерьмом в проруби, вот и будешь выражением народной души. И — Нобелевскую премию…
