— Ваше мнение? — голос Великого Инквизитора прозвучал хрипло, словно карканье. Я еле удержался от улыбки.
— Хочу напомнить, гражданин Вадье, что начал переговоры с подпольем по вашему приказу. Мое мнение: заговорщиков следует истреблять, а не подкупать. То что мы делаем, — на грани измены. Я по-прежнему считаю, что вы обязаны обнародовать все данные в Конвенте и добиться роспуска Комитета общественного спасения.
Лицо Вадье из красного стало малиновым. Губы дрогнули.
— Это… Это государственный переворот, гражданин Шалье!
— Да ну? — удивился я. — Совсем недавно один высокопоставленный деятель государства тоже был уличен в переписке с врагами. Его звали Людовик XVI.
— Не в этом дело. Вы правы — переворотом больше, переворотом меньше…
Великий Инквизитор уже успел успокоиться. Лицо вновь стало обычным, на тонких губах даже появилась улыбка.
— И мы это сделаем! Котерия гражданина Робеспьера получит свое! Но… Не сейчас! Пусть сначала задушат Эбера и Дантона. Кроме того, мы еще не готовы…
Он не стал договаривать, да этого и не требовалось. Волчья стая, правившая Единой и Неделимой, готовилась к очередной кровавой схватке. Наверно, Великий Инквизитор уже видел себя на месте Зеленой Рожи. Но руки были коротки — пока что…
— Хорошо, убедили! Кого надо освободить?
Я замер. Слова так и рвались с языка, но спешить не следовало. Ради этой минуты и затеяна вся игра. Ради глупого ирокеза в золотых очках — и тех, кто мог ждать меня в «Синем циферблате». Ждать — и не дождаться. Нет, спешить нельзя!
— Речь идет о нескольких людях. Пока мне назвали одно имя — Альфонс д'Энваль, драматург.
Вадье на миг задумался.
— Давайте расположимся поудобнее. Не могу размышлять над тарелками…
Мы вышли из-за стола, на котором остывала забытая куропатка, и пересели в кресла, стоявшие у высокого стрельчатого окна. Кресла оказались под стать гражданину Вадье — вольтеровские. Усевшись поудобнее, он легко дотронулся до маленького колокольчика.
Лакей вынырнул, словно из-под земли. Вадье, не удостоив его даже словом, пошевелил в воздухе тонкими изящными пальцами. Слуга исчез, через минуту появившись с большим черным портфелем. Великий Инквизитор движением брови отослал лакея, после чего с несколько брезгливым видом принялся извлекать из недр портфеля какие-то бумаги.
— Так, д'Энваль, — наконец проговорил он. — Альфонс д'Энваль, драматург… Странно…
Быстро проглядев несколько документов, он повернулся ко мне.
— Вы представляете, о ком идет речь? «О благородном воине из племени ирокезов», — чуть было не ответил я.
— Понятия не имею, гражданин Вадье. Возможно, д'Энваль сам по себе и не нужен тому человеку…
— Проверка на искренность, — кивнул Великий Инквизитор. — Разумно, разумно… Дело вот в чем, гражданин Шалье. Мы вполне можем освободить д'Энваля. Через три дня. Ваш, гм-м, контрагент согласится?
Через три дня — процесс! Внезапно я ощутил страх. Вадье слишком быстро согласился! Так не должно быть!
— Трудно сказать. Но, как я понял, д'Энвалю грозит гильотина…
— Грозила, — кивнул Инквизитор. — До вчерашнего дня. Видите ли, гражданин Шалье… Смею напомнить, что Людовик XVI, о котором вы только что упомянули, в свое время запретил пытки. С точки зрения революционного правосудия это не всегда разумно, особенно на публичных процессах. Подсудимые порой бывают необыкновенно упорны. Гражданин Фукье-Тенвиль уже дважды предлагал вернуться к доброй старой дыбе, но его пока не послушали.
Он вновь причмокнул губами, то ли посмеиваясь над кровожадным Тенвилем, то ли действительно сожалея о палаче с ременным кнутом в руке.
— Поэтому на каждом процессе нам нужен свидетель. И лучше всего — из числа подсудимых. Тогда все идет достаточно гладко и даже красиво. Ну, а взамен этот свидетель получает редчайшую возможность сохранить голову на плечах. Революционное правосудие, гм-м, необыкновенно гуманно. В некоторых, конечно, случаях…
Я не поверил. Не мог поверить. Не хотел…
— Так вот, гражданин д'Энваль проявил редкое благоразумие. Мы согласились — особой вины за этим молодым человеком и нет, одна болтовня, а на письмо Корде мы, так и быть, закроем глаза. После процесса д'Энваль получит свободу. Ну, может, и не сразу, через денек, через два…
Я вспомнил Юлию и понял, что граждане атеисты правы. Господь не творил людей. Этим занимался кто-то другой. Жить среди этих кадавров не имело смысла.
— Таких сознательных граждан сейчас называют «наседками». Или «баранами». Такое, признаться, забавное слово…
«Наседка»? Нет, сказано слабо! Д'Энваль — не наседка. Благородный Роланд превратился в людоеда. В Жеводанского Зверя…
— Жеводанский Зверь, — произнес я вслух. — Знаете о таком?
— Как? — Маленькие глаза удивленно блеснули. — Волк-каннибал? Позвольте, позвольте! Д'Энваль! Родственник егермейстера! А знаете, остроумно! Правда волк съел не менее трех сотен, а этот молодой человек отправит на эшафот всего два десятка, но вы правы, сравнение — хоть куда!
Я встал — сидеть рядом с этим остроумцем не было сил. Каким же идиотом я был! Странствующий рыцарь спасает попавшего в беду благородного юношу. Спас…
— Уже уходите? — Вадье явно растерялся. — А… Кофе? С пирожными!
Я с трудом перевел дыхание — во рту было сухо, словно я целый час глотал раскаленный песок.
— Надо спешить. Меня торопят… Инквизитор сокрушенно вздохнул.
— Тогда приходите завтра — лучше к обеду. Будет индейка и… И тогда уж без кофе я вас точно не отпущу. Разве что в Консьержери!
Великий Инквизитор улыбался — тонкой, истинно вольтеровской улыбкой. У гражданина Вадье было превосходное настроение.
Слежку я заметил сразу, как только привратник в ливрее открыл дверь подъезда. В двух шагах, возле старого каштана, стоял скучающий молодой человек в штатском, еще один прогуливался чуть поодаль. Первой мыслью было вернуться к гражданину Вадье и потребовать, чтобы он урезонил излишне ретивых шпионов, но что-то удержало. Молодые люди в штатском вели себя слишком открыто. Так не следят. Просто мне давали понять, что моя скромная персона — в надежных руках.
Я, не особо торопясь, направился к стоянке фиакров. Молодые люди побрели следом, бросая рассеянные взгляды на крыши окрестных домов. Через несколько минут я окончательно убедился — Комитет общественной безопасности тут ни при чем. У моих спутников военная выправка — и они совершенно не умеют шпионить. К тому же походка — странная, непривычная. Это не легкий шаг пехотинца, не кавалерийская «раскорячка». Они ступали твердо, словно земля не держала, шаталась под ногами.
