Когда Зосим заглянул в таблин, его патрон сворачивал свиток. Зажав конец пергамента под подбородком, Клодий наматывал рукопись на скалку, вращая рожки из слоновой кости. Зосим, как завороженный, наблюдал за действиями патрона. Свитки Клодий спрятал в футляр. Футляров было два, свитков — восемь.
— Мои записи за шестнадцать лет, — сказал Клодий. — Кстати, ты написал свою историю Рима, как собирался?
Зосим отрицательно мотнул головой.
— Что так? Недосуг?
В ответ — неопределенное пожатие плеч.
— Все пишут нынче, — усмехнулся Клодий, поглаживая красный сафьян футляра. — Мир рушится, и все торопятся что-нибудь сочинить напоследок. Лукреций — поэму о природе вещей, Катулл — стихи о моей сестрице, Цицерон — философские трактаты, Варрон — научные труды, Цезарь — записки о Галльской войне. Вот и мы с тобой сочиняем. Тебя это не смущает?
— Нет, доминус.
— Почему?
— Когда человек пишет, он соревнуется сам с собою, а не с кем-то другим.
— Утешил, ничего не скажешь! С собой соперничать хуже всего — тут никогда не победишь. — Клодий хитро прищурился. — Хочешь, подарю тебе свои записи?
— Доминус!
— Ну, конечно! — Мысль подарить записки Зосиму показалась удачной. — Вот! — Он вложил оба футляра вольноотпущеннику в руки.
— Зачем? — Зосим не знал, чего в этом подарке больше — доверия или насмешки.
— Как — зачем? Ты выскоблишь в пергаментах все, что не понравится, и напишешь на них свою историю Рима, как давно мечтал. Экономия материала. Палимпсест.[156] Вся наша жизнь, вся наша история, в конце концов, только палимпсест.
— Я не могу.
— Что не можешь? Написать историю?
— Соскоблить твой текст. Ведь ты столько лет писал!
Клодий пожал плечами:
— Это сейчас тебе кажется, что не можешь. Но потом ты это сделаешь, я знаю. И долго не раздумывай. — Клодий похлопал вольноотпущенника по плечу. — Я чту старое правило: патрон должен помнить услуги клиента. И я помню. Так что, Зосим, как только мы расправимся с Милоном, я куплю тебе уютный домик с садом где-нибудь недалеко от Рима, ты женишься, будешь жить в тишине и покое и писать свою историю, книгу за книгой.
Зосим охнул, как от боли.
— Не хочешь, чтобы я больше служил тебе? — воскликнул с упреком. Но патрон лишь сильнее сжал плечо вольноотпущенника.
— Ты же мечтаешь об этом, знаю.
— Я хочу лишь служить тебе, доминус.
— Что ж получается? Ты второй раз отказываешься от тихого сидения в библиотеке?! — Клодий рассмеялся.
— Получается так, доминус, — улыбнулся Зосим и в эту минуту вдруг сделался необыкновенно похож на патрона. С годами сходство меж ними только росло. Даже раны они порой получали схожие, манера говорить, манера держать голову — все больше и больше Зосим копировал брата.
— Кстати, ты не слышал, в Городе еще не говорят о консилии?
— Насколько я могу судить, пока ничего.
— Отлично, просто отлично! Я кое с кем поделился своими планами. Боюсь, рановато. Сначала мы должны подготовить сторонников в провинции, а потом уже в Городе объявить о проекте нового закона. Но надо действовать быстро, пока оптиматы пребывают в растерянности, пока никто из народных трибунов не осмелится наложить вето. О, боги! Иногда мне кажется, что не кровь стучит у меня в висках, а время. Я сумею разорвать его круг. Я превращу его в дорогу. И я пройду… Ты понимаешь, Зосим, я пройду там, где время останавливается! — Клодий вскочил и сделал по таблину несколько шагов.
Потом вновь сел. Зосим ничего не ответил, лишь в знак верности коснулся правой руки патрона.
— Знаешь, я по несколько раз в день прикидываю, что бы было, если бы я погиб в Галлии? Наверняка начались бы беспорядки, поджоги, Помпей воспользовался бы ситуацией и постарался захватить власть. Цицерон был бы наверху блаженства. Но вышло так, что мне выпала как бы вторая жизнь. Я родился заново. И вот, все еще страдая от ран, я вершу дела совершенно удивительные. — Клодий улыбнулся.
Он вновь поднялся и прошелся по таблину.
— Как только я стану претором, предложу народному собранию утвердить пост префекта ночной стражи. И назначить этим префектом тебя. Нынешнюю службу надо реорганизовать. Набрать куда больше людей — вольноотпущенников и государственных рабов, организовать пожарные команды и отряды для охраны в ночное время. Мне нужен порядок в Городе. И городские когорты одни с этим не справятся. Ну как, возьмешься?
— Да, доминус.
Разве верный Зосим мог ему отказать? Он как вьючный мул потянет любую поклажу, не требуя ни славы, ни награды. А впрочем, почему его не наградить? Всем, всем надо воздавать за доблесть, никого не забывая. Клодий повернулся и глянул на золотой ларец, стоящий на ларе с книгами, — подарок Птолемея Авлета. Не раздумывая, он взял ларец, отпер и подошел к Зосиму.
— Подставь руки, — приказал Клодий.
Вольноотпущенник спешно положил свитки на пол и протянул руки, патрон высыпал ему на ладони все, что оставалось в ларце, — жемчужины, золотые украшения с инкрустацией из цветной смальты, золотые монеты. Часть просыпалась на пол.
— Это твое, — сказал Клодий кратко. Потом поставил рядом с Зосимом ларец. — Он тоже твой.
— Зачем было тогда высыпать? — пожал плечами Зосим и принялся собирать с пола монеты и жемчужины. Подумал и положил свитки в ларец — место истраченного золота заняли рукописи.
— У нас с тобой еще очень много дел, Зосим, — принялся перечислять задачи Клодий. — Во-первых, создать консилий, затем — сократить выдачи хлеба. С появлением консилия нам не нужны будут эти тысячи паразитов в Городе. Устроим римские колонии в Карфагене и Коринфе, выведем туда тысячи неимущих — пусть работают, торгуют, богатеют, а не шатаются с утра до вечера по форуму. — Он бессовестно крал чужие идеи, и это ему нравилось. — А самая сложная задача — заставить Цезаря переправить свои легионы из Галлии прямиком в Сирию, на покорение Парфии.
— Такое возможно? — усомнился Зосим.
— Вполне. — Клодий улыбнулся. — У меня есть заклинание, которое подействует на Цезаря безотказно.
— Какое? — спросил Зосим. Он знал, что патрон ждет этого вопроса.
— Слава Александра! Слава Александра заставит Цезаря отправиться в Египет и Парфию. И, возможно, в Индию. И я в этом ему препятствовать не буду. О, наши недруги на Востоке еще рано хоронят Рим. У нас еще столько сил! — Клодий сжал кулаки.
Уже когда Зосим ушел к себе в комнату, в таблин влетела Фульвия.
— Я не позволю тебе так со мной обращаться! — Кулачки ее были сжаты, глаза горели.
— Как — так? — Клодий казался невозмутимым.
— Ты относишься ко мне, как к пустому месту! Ты же видел меня и Марка…
— Ты хочешь, чтобы я тебя ревновал?
— А ты что, не ревнуешь?
— У меня есть повод?
— Опять ты все перевернул!
— Так есть у меня повод или нет?
Он подошел к ней вплотную и на всякий случай взял ее за руки, чтобы она не вцепилась ногтями ему в лицо.
— Ты хочешь развестись со мной и жениться на Октавии, на этой дурочке, что находится с Цезарем в родстве.
— Октавия уже просватана.
— Ну и что? Цезарь разорвет помолвку.
— Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я женился на Октавии?
— Прекрати! — Она клацнула зубами. — Или я тебя укушу.
— А ведь Марк Антоний — родственник Цезаря. Может быть, это ты решила породниться с императором? А?
Фульвия попыталась вырваться, но безуспешно.
— Ты — мерзавец! Мерзавец! — закричала она.
— Или тебе нравятся такие мужчины? Громоздкие? Тяжелые?
Она задохнулась от ярости и попыталась пнуть мужа коленом в пах, но тот успел согнуть ногу, и ее коленка пребольно ударилась о его. После чего Клодий наконец разжал руки. Фульвия упала на стул и разрыдалась.
— Мне больно, — запричитала она.
— Больно? Неужели? А я был уверен, что тебе нравится, когда тебе причиняют боль. Знаешь, милашка, у меня в Альбанской усадьбе есть два раба — Грил и Посидоний. Они вращают мельничный жернов уже несколько лет. Так вот, милочка, если ты мне изменишь, если я поймаю тебя с этим бугаем Марком, — тут лицо его страшно исказилось, — то я отдам тебя сначала на потеху этим двум рабам, а потом велю им перемолоть тебя на мельнице вместо зерна.
Слезы на глазах Фульвии высохли.
— Ты шутишь… — только и сумела она выдавить. На мужа в этот миг она смотрела с восторгом: его ярость и его жестокость действовали на нее возбуждающе.
Клодий скривил губы:
— Если подобная перспектива тебя веселит, то считай мое обещание шуткой.
Картина VIII. Помпей Великий, Милон и Цицерон
