них кирпичи с крыши падают и люди бросаются. «Мы не подумали, что это так важно, никто же не пострадал!». Тьфу!
Ладно. На самом деле, это я просчитался. Вот правда. Я же знал, что Петров и не подумает о чем-то рассказывать, если решит, что это глупо, неправдоподобно или неинтересно. А что может быть интересного в том, что в него кирпич кинули?
Ну, это вам интересно, а ему нет. У него полтора года снаряды над головой рвались и товарищи на руках умирали, а тут какие-то кирпичи и Приблудный, слегка поцарапанный арматурой. Событие, понимаете, рядовое! Я даже не стал ничего говорить – понял, что бесполезно.
Ильф да, вот он выслушал. Даже, может, и слишком много – я потом уже понял, что перегнул. Но это не отменяет того, что я мог бы и сам у них спрашивать, а не было ли каких-нибудь новых знакомств, подозрительных происшествий и летающих кирпичей.
Ладно. Не суть.
Григорий Распутин узнал о покушениях на Петрова раньше меня, сопоставил вводные, сделал вывод, что его хотят убить по общей преступной схеме, прикинул, что на организацию авиакатастрофы у них ресурсов не хватит, значит, будут устраивать черепно-мозговую травму…
И принял меры!
Ну, это Распутин так пишет. А я считаю, он просто подобрал подходящий повод для реализации своего маниакального желания отравить кого-нибудь цианидом. Потому что подсыпать яд невиновному человеку только для того, чтобы ему не проломили голову, это еще додуматься надо!
«Я пожалел Евгения Петрова и решил отдать ему собственную судьбу», вот как он пишет. Фактически это признание.
Ой, вот не надо этого, Феликс Эдмундович. Что за идиотские сантименты? У Распутина была куча других способов сорвать преступные планы насчет Евгения Петрова кроме цианидных пирожных. Ко мне бы обратился, что ли. Нет, ему просто захотелось побыть вершителем чужих судеб и удовлетворить свои тайные желания под предлогом того, что он кого-то спасает.
Распутин велел Приблудному пригласить журналистов на чай – целый абзац оправданий про то, что яд подействовал слишком сильно из-за того, что Петров не ужинал! – и подал им тарелку с пирожными.
На этом моменте Григория Ефимовича опять потянуло на театральные эффекты, так что он отравил только одно пирожное и не знал заранее, кому оно достанется.
Следите за руками: на тарелке три пирожных, одно из них отравлено. Распутин протягивает тарелку Ильфу, тот, держа за краешек, поворачивает ее к Петрову, и оба журналиста берут по пирожному. Благодаря «тонкому расчету» «мудрого старца Григория» Евгению Петровичу достается отравленное.
Ничего не смущает?
Вот что пишет Распутин (простите, но я все-таки зачитаю!):
«Вы спросите, зачем так сложно? Я мог бы сразу положить пирожные на тарелочки, но Ванька сладкоежка, и я опасался, что он соблазнится. А еще мне хотелось, чтобы Илья и Евгений сами выбрали свою судьбу. У нас было три смерти на троих, и первую выбрал Петров».
Поэтому, Феликс Эдмундович, я уверен, что аттракцион с пирожными был нужен Распутину только как элемент манипуляций. На самом деле яд был в напитке, просто кое-кому захотелось добавить в свой план театральщины. В пользу этой версии говорит то, что чай Петрову подали остывшим, и то, что Распутин вымыл за ними чашки. Но он, разумеется, ни за что не признается в этих чудесных мелочах, потому, что для полного эффекта яд должен быть подан в пирожных.
Как это зачем? Мне кажется, это очевидно. Распутину хотелось, чтобы покушение на Петрова вписывалось в общую преступную схему. В таком случае он добивается сразу двух целей: реализует свои преступные желания и «защищает» Петрова от нападения таксидермиста-сектанта.
Ирония в том, что это действительно сработало. Я склоняюсь к мысли, что убийца действительно собирался проломить Петрову височную кость, но из-за «помощи» Распутина растерялся и не довел дело до конца. С заказчиком решил посоветоваться, например.
И еще. Вы заметили, что Распутин пишет «три смерти на троих»? Ильф, Петров, кто третий? Да сам Распутин, конечно же!
На месте преступников я убил бы его одним из первых. Красиво, эффектно и полезно для дела, особенно с учетом его псевдодетективной деятельности. Просчитать несложно и защититься тоже – можно обратиться в московскую милицию, а можно подсыпать цианид кому-то другому, желательно так, чтобы об этом написали в газетах. Если убийце так важен театральный эффект, он не будет повторяться.
Но про это Григорий Ефимович, конечно, не пишет. Он все больше про «три смерти на троих» распространяется, как будто боится, что с первого раза до меня не дойдет, а еще про то, что «вынужден» отдать Ильфу с Петровым свою судьбу.
Вы, может, не помните, но у него там кроме отравления еще огнестрельное ранение и утопление в Неве. Следовательно, Ильфа с Петровым он тоже собирается застрелить и утопить – не важно, сам или силами своего подельника Ивана Приблудного. А, может, еще кого – у него нет недостатка в агентах.
И вот, что называется, «на закуску»:
«Во всем прочем, милый Ганс, я чист перед Богом и перед судом. Вам нужно искать преступника у себя под носом. Надеюсь, вы примете меры.
И да поможет нам всем Господь».
Как видите, этот недобитый актер едва ли не прямым текстом предлагает мне поучаствовать в «спасении» Ильфа и Петрова. Назначая при этом им встречу в Лефортовском парке на берегу Яузы – которая, прямо скажем, не замена Неве. Почему бы, к примеру, не позвать Ильфа с Петровым на набережную Москвы-реки?..
Я думаю, Яуза выбрана потому, что из нее проще выплыть. Распутин же у нас главный спасатель, он должен оставить нашим журналистам шанс выжить. Поэтому он и старался, намекая мне на «три смерти».
Да, конечно, я принял меры – надел на них нагрудники СН-40 военного образца, и мы вчера весь вечер тренировались их быстро снимать. Надеюсь, Приблудный не додумается стрелять в голову, и у него не окажется слишком большого калибра, чтобы пробить нагрудник. В Лефортовском парке дежурят мои сотрудники, они помогут выловить Ильфа с Петровым из Яузы и надеть на Приблудного наручники.
Должны помочь.
Так, сколько сейчас времени? Восьмой час? Они договорились встретиться в парке в семь утра, так что все уже ясно. Ну, должно быть.
Как думаете, Феликс Эдмундович, они вообще выжили? Ильф и Петров?
Ну?
Почему вы молчите?
Неужели вас совсем не интересует, почему я сижу тут, в управлении,